Эта сложная, во многом запутанная история по-настоящему началась в брошенной деревне, раскинувшейся среди запущенных пахотных земель. Пара десятков старых домишек. Различные хозяйские строения, — хлева, сараи, баньки и ещё не весть что.
Улица зарастала слабой, неуверенной травой. Домашние, плодородные деревья одичали и, без должного ухода, разрослись, стали собой напоминать, среди ночной темени, вырвавшихся из кошмаров чудовищных созданий. Огороды и садики под окнами заросли высоким бурьяном.
И в этой самой деревне, имени которой найти не удалось, и началась эта история.
Стояла глубокая, пасмурная ночь. Был тот дождь, который раздражает — лить не льёт, но всё же покоя не даёт. На небе висела ущербная луна. Она по временам скрывалась за немногочисленными, полупрозрачными грозовыми облаками.
А он, молодой человек, устало шагал по полевой дороге. Его голова полнилась звенящей пустотой. Рюкзак болезненно давил на плечи, ноги с непривычки сбились в мозоли, а ночной холод продирал до самых костей. И, не смотря на все те беды, он продолжал шагать.
Со стороны он мог показаться уверенным, точно знающим, что делает. Но на самом-то деле это было простое упрямство, не желание признавать поражение и животное отупение. Да и ничего больше ему не оставалось. Разве что сесть на обочине дороги, да так и сидеть, ожидая, когда же жизнь покинет его тело. А сомневаться, что это произойдёт в скором времени, было бы великой ошибкой.
Молодой мужчина был коротко острижен и с гладко выбритым лицом. В тяжёлом, толстом свитере из овечьей шерсти и в тёмных брюках. И одежда, и волосы были мокрыми. Наверное, будь он хоть немного способен мыслить, давным-давно стянул бы с себя свитер и бросил его на полевую дорогу. Но он не мог размышлять, а только и делал, что шагал, говоря себе:
«Если есть дорога, то она куда-то да ведёт. Если дорога куда-то ведёт, то наверняка по пути, или в самом её конце, можно встретить людей и жильё» — при последнем в его воображение возник образ горячо протопленного дома. Следом перед глазами возникла тарелка с горячим супом на добром мясном бульоне и с грибами, с паром, поднимающимся от поверхности супа. И, как издевательство, после возник смутно знакомый столик с кружкой горячего густого чая, крепко прожаренный ломтик хлеба и маленькая миска с малиновым вареньем.
И точно подгоняемый хозяйской рукой, как глупый ишак, видя перед собой морковку, он шагал за этими чарующими образами. Воображая, как их достигнет, молодой мужчина делал всё новые шаги, слепо веря, что непременно найдёт жильё и таким образом сможет исполнить свои сладостные желания: «Поспать, в тёплой постели, завернувшись в два… нет, три одеяла! На мягкой, приятной перьевой подушке. И чтобы печь была рядом, чтобы в ней шумно горели дрова!»
Скрип деревьев стал первым, что заметил он в переменившемся окружении. Он поднял голову и, тупым взглядом обводя округу, не смог поверить, что вышел к людскому жилью. Образы померкли. На смену тёплым и уютным, сладостным видениям пришла та брошенная и удивительно унылая деревушка. Ветер свистел в щелях меж рассохшихся досок и брёвен, травы заговорщицки шептались, а деревья угрожающе размахивали ветвистыми лапами. А он, молодой и замученный жизнью, стоял и не понимал: «Что же это?»
Может, кто другой и испугался бы только одного этого окружения. Но то, что в других вселяло бы страх и робость, в его уставший ум вбило клин надежды. Твёрдый такой, не вышибаемый клин, с непоколебимой уверенностью, что у него получиться осуществить своё желание о тёплом уголке, в котором он сможет обогреться.
С широкой улыбкой на лице, едва ли не смеясь от радости, молодой мужчина шагал к первому, самому ближайшему дому. Он не посмотрел на то, как сильно покосился дом, не взглянул на оконные рамы в которых полопались стёкла… или кто-то их выбил? Словом, ему это было всё равно. В его голове не могли уместиться даже самые робкие сомнения.
Путник подошёл к двери из добротных, массивных досок. С замиранием сердца, уставший мужчина толкнул дверь… но та не поддалась. Он попытался ещё, но перемен не случилось. После, он навалился всем весом, толкал что было сил, только дверь оставалась непреклонна.
Волнуясь, сердясь и беспокоясь, часто дыша, мужчина ухватился за старую ржавую ручку. Он толкал дверь, тянул на себя, но та не сдвинулась, даже самую кроху не уступила. Казалось, что она вросла в дом и больше ни по чём и никогда не распахнётся перед человеком.
В какой-то момент, обливаясь потом и водой, которая продолжала собираться на голове и стекать, он перестал бороться с дверью. Впервые за долгое время его посетила осознанная мысль:
«Что, других домов больше нет? — спросил он себя, а после, усмехнувшись, ответил. — Если в один дом не пущают, пойду в другой. Не пустят в другой? Пойду в третий!»
Он знал — в деревне достаточно домов, и что хоть в один, да непременно попадёт.
Только ни в другой ни в третий дом он не смог попасть. Это напоминало злую насмешку судьбы. Продраться сквозь страдания и тяжкую дорогу, добраться до деревни и благополучно замёрзнуть на пороге одного из домов. Чем не форменное издевательство?
