…Я люблю боль. Иногда свою, чаще — чужую. Вам страшно? Напрасно. Боль естественна. Она гораздо естественнее, чем приторное счастье, в которое все вы так стремитесь окунуться. Счастье, спокойствие, благополучие… иллюзии. Подмена реальности. Сладкие конфетки для разума, который знает, чего хочет на самом деле. Сколько минут в своей жизни вы были счастливы? О, я даже не спрашиваю о часах. Минут. Мгновений. Малюсеньких, утекающих сквозь пальцы крупинок времени.
Два десятка? Один?
А были ли?
Когда последний раз вы осознавали себя счастливым? Без оговорок, без условий, без маленьких, жалящих «но»? Вот прямо сейчас, не раздумывая, вы можете ответить на столь простой вопрос? Когда же был этот миг долгожданного и безоблачного счастья?
Ах, вы не помните.
Ну, конечно.
А когда вы чувствовали себя несчастным?
Вчера? Сегодня? Прямо сейчас? Всегда?
Когда вы ощущали боль от потери, разочарования, одиночества и уныния? От невозможности жить так, как жаждет ваша душа, необходимости прозябать в жестоком и бессмысленном существовании, неинтересном и скучном бытие? Если бы вам предложили выбор: оставить все, как есть, или обрести величие, свободу, власть, что бы выбрали? Только это будет не свобода героя в сияющих доспехах, а свобода убийцы и чудовища?
Так что вы выбираете?
Скучно? Или чудовищно увлекательно?
Кем вы хотите быть, монстром или мышью, всю жизнь просидевшей в своей норе?
У меня не было выбора. Наверное. Но даже если бы и был, то мой ответ однозначен.
Я чудовище.
* * *
Кровь Марии была густой, приторной. Я научился различать все вкусовые оттенки крови давно, хотя первый раз, когда попробовал ее, меня стошнило. До сих пор помню свое желание это сделать, и отвращение, когда сделал. Но, как ни противно это звучит, мы привыкаем даже к тому, от чего нас тошнит.
Так же меня тошнило, когда я впервые вкусил крепкий хмель. Или даже хуже, потому что к мерзкому жжению в глотке добавилась противная слабость в ногах, головокружение и позорная развязность. Хмель развязывает язык и притупляет инстинкты, он лишает удовольствия и власти над собственным телом. Тогда мне это не понравилось. Власть над собой слишком важна. Или над другими. Все остальное притупляется, стирается, и даже острые грани запретных удовольствий со временем стачиваются о маховик слишком частого применения.
А власть будоражит кровь.
Власть над чужим телом. Судьбой. Жизнью. Временем.
В глазах Марии — страх и беспомощность от понимания этой моей власти, о чем думает она, когда смотрит на меня? Право, мне даже интересно. Я смеюсь этим глупым мыслям и поднимаю ее подбородок.
— Страшно? — спрашиваю я, внимательно глядя в прекрасные синие глаза. В них стоят слезы и, чуть наклонившись, я слизываю их языком. Соленые слезы после сладкой крови — чем не изысканное лакомство?
— Да… — шепчет девушка.
Ее страх подпитывает меня, делает сильнее. Еще один ингредиент этого коктейля. Но все же вкус недостаточно остер, нужно еще кое что. Терпкая и пряная нотка вожделения, запретного удовольствия и сладострастия. Вы думаете, так сложно получить это от испуганной жертвы, что стоит с привязанными к потолочному крюку руками? О, вы сильно ошибаетесь.
Я провожу ладонью по ее телу. Синее платье все еще на девушке, она так радовалась, когда я его подарил. Осторожно расстегиваю маленькие пуговички, глядя ей в лицо.
Оголяю плечи девушки, смотрю. Она дрожит и тяжело дышит, но не кричит. Пока она верит, что это всего лишь игра. Да, страшная, да, опасная, но ведь не смертельная? Хотя она не глупа, дочь священника, которая так хотела познать грех. Что ж, я дал его ей сполна. Во всех смыслах и во всех дозах. Безумен ли я? Бесспорно. Безумен ли я больше, чем каждый из вас? Не уверен. Но истинный безумец хорош тем, что его гораздо сложнее распознать среди безумцев мнимых.
Мне надоело расстегивать эти маленькие сверкающие бусинки с кучей петелек, и я срезаю их ножом. Мария вскрикивает, когда видит сталь, ее глаза сразу наполняются новой порцией слез. Вот так, моя сладкая, вот так. Плачь. Что еще ты можешь, глупая девочка? В твоем арсенале лишь милые женские штучки: слезы, обмороки, лживые улыбки и кокетливые взгляды. Сегодня ты будешь настоящей. Такой, какой создала тебя природа. Обнаженной и испуганной, плачущей от боли и задыхающейся от наслаждения. Разве это не стоит того? Я люблю срывать эти покровы мнимой цивилизованности, которая отравляет наши сущности. Я сорву их с тебя, маленькая дочь священника, я позволю тебе сорвать их с себя. Мы оба будем обнажены и беззащитны, ты — передо мной, я — перед тьмой, что всегда рядом. У каждого своя суть, сладкая девочка, и сегодня ты увидишь мою. А я… я познаю твою.
Платье падает на пол синими лоскутами, бесполезными кусками бархата. В этом тоже есть завораживающая прелесть. Жалею, что не подарил тебе красное платье, тогда ты была бы похожа на бутон цветка, раскрывающего свои лепестки. Разве это не прекрасно? Но вряд ли твои устои и мораль позволили бы тебе надеть красное. Ведь это цвет блудниц и развратниц, цвет крови и заката, когда солнце прячет свой лик от ночных грехов смертных.
