Холодно было, черт возьми. Холодно до безобразия. Промозглая осенняя погода пыталась что было сил выдуть из города все нечистоты и миазмы северным, пронзительным ветром, но то ли старалась плохо, то ли само количество нечистот уже перевалило за критическую отметку, но смрад там внизу стоял нешуточный.
В нечастые минуты, когда по стеклам не молотил дождь и небо не закрывали иссиня-черные тучи, я выходил на крышу и подолгу смотрел на умирающий город, пытаясь определить, кто же остался в живых. Редкие, оставшиеся на ходу машины еще проносились по захламленным улицам, там, где-то внизу, но с высоты пятнадцатого этажа они казались нереально маленькими, словно игрушечными, и скорее всего в них сидели мародеры. Стоя на крыше здания, облокотившись на шаткие железные перила, я до ломоты в глазах смотрел на горизонт, пытаясь рассмотреть тот единственный спасительный шанс, который нам оставался. Нам? Я не сказал, что в офисе нас осталось двое? Конечно, нет, я иногда забывчив и рассеян. Сейчас я исправлю эту оплошность, но прежде попытаюсь объяснить, зачем два клерка закрылись на пятнадцатом этаже одного из центральных, блистательных и привилегированных бизнес-центров три недели назад и, почему они не стремятся наружу. Мы даже написали на крыше большими белыми буквами «Помогите, тут есть живые», но спасать нас никто не торопился, а может, и не было тех спасателей. Даже редкие игрушечные машины, иногда проезжающие – внизу, и то наконец покинули это кладбище. Мы с Марком смотрим на надпись, затем на горизонт и ждем, каждый чего-то своего. Я спасения, он – не знаю. Иногда я даже боюсь его.
Меня зовут Константин Рогожин, я бухгалтер. Самый взаправдашний, умеющий считать и не умеющий драться. Я преуспеваю, за плечами высшее образование, бессонные ночи в родной конторе в ожидании всевозможных проверок, масса сертификатов и дипломов, красиво висящих за моей спиной в кабинете, и я жду повышения.
Сегодня я иду на работу, отличное утро отличного дня.
Зря вчера так засиделись. Голова непозволительно трещит и во рту отвратительный привкус. Мила, секретарь генерального, праздновала свой день рождения. Юбилей как-никак – двадцать пять. Завидую. В свои двадцать пять я пахал помощником за мизерную зарплату, без просветов и выходных, а эта вертихвостка даже сейчас получает больше моего. Может, девкой стоило родиться? Зависть, что она? Мило улыбаемся и машем.
Окончательный разброд в мысли принес громкий вой будильника, и пришлось наконец-таки открыть глаза. Еще пару минут я просто валялся в кровати, глядя в пожелтевший от времени потолок, и собирал волю в кулак для решающего броска до ванной и, наконец, собравшись с духом, сел на кровати. Замутило, отчаянно замутило. К горлу подступил отвратительный липкий комок, старающийся что было силы выбраться наружу. Ну зачем я столько пил? Сам же знаю, что на следующий день буду лежать пластом, а все равно тянулся за всеми. Вроде бы даже тосты орал. Стоп, какие тосты? Чего бы лишнего не сболтнуть. Мила хоть и дура, но обидчивая. Все недалекие чрезвычайно легко обижаются, а, будучи секретарем генерального, она может натворить тех еще бед. Не зря же с ней все так отчаянно дружат? Нет, вроде ничего, все нормально. Поборов наконец тошноту, я нащупал босыми ногами тапки и, обувшись, поплелся в ванную, шоркая подошвами по давно уже не метенному паркету. Присев на край ванны, я включил холодную воду и, набрав в сложенные ладони обжигающе-ледяную влагу, плеснул себе в лицо. Затем еще один раз, потом еще, снова, пока наконец взгляд смотрящего на меня тридцатилетнего мужчины не стал осмысленным. Отлично, зеркало, спасибо тебе, ты лучший индикатор вменяемости своего хозяина на данный момент. Впрочем, нет, простым умыванием в данном случае не ограничишься. Душ, отличный и бодрящий душ. Скинув остатки одежды, я влез в душевую кабинку и, повернув выключатель, чуть не взвыл. Холодно, очень холодно, до ожога, зато ясность в голове и легкость во всем теле. Выключив воду, я спешно выбрался из душа и, критически осмотрев свою физиономию, принялся чистить зубы. С бритьем решено было подождать до следующего удобного случая, к тому же легкая двухдневная щетина мне шла, ну или я так думал, так что предпочтение было отдано щетке и зубной пасте.
Закончив с водными процедурами и немного ожив, я отправился на кухню, как был, голяком, не потрудившись прикрыться, чему нимало не расстроился. Жил я один, так что смущать по утрам мне было некого, да и с личной жизнью все как-то не складывалось. Большую часть своего свободного времени я проводил в офисе, посвящая его неурочной работе или очередному корпоративному тренингу, которыми так богат быт офисного планктона.
Добравшись до кухни, я щелкнул кнопкой кофеварки, закинул в тостер пару ломтей хлеба, достал из холодильника масленку и выставил ее на стол. Что еще, ах да, телевизор.
Усевшись на табурет, я щелкнул пультом, ожидая увидеть новости. Что еще могут крутить в столь ранний час, только их. Мой верный пучеглазый друг отозвался шипением эфира и белесым снегом по экрану. Попытки переключиться на любой другой работающий телеканал ни к чему не привели, и я, оставив это занятие, принялся намазывать на поджаристые тосты масло. Громко звякнула кофеварка, сообщая о готовом продукте, так что и кофе можно было наливать, чем я тут же и занялся. Кофе и тосты утром, а еще лучше кофе, тосты и сигареты. Сигарет нет, все скурил вчера в баре, а купить пачку на утро не удосужился. Вот почему мне так неуютно! Безумно хочется курить. Ничего, тормозну где-нибудь по дороге и возьму сигарет, а заодно и минералки. Можно ларек, лучше заправка. Там и быстрее и чище.