Осенней порой они проезжали по благодатной местности, через причудливые старые городки, расцвеченные первой яркой листвой. Разговаривали мало. Из них троих отец нервничал заметно больше всех. Время от времени он прерывал затяжные паузы какими-то обрывками фраз, бессвязными и неуместными, от которых и сам, похоже, только досадовал. А один раз требовательно обратился к девочке, чье лицо поймал в зеркале заднего вида:
— Знаешь, я женился дураком еще, не имел понятия, что значит растить детей… быть отцом… понимаешь меня?..
Его защита была полунападением, но девочка так или иначе не отреагировала.
Мать предложила остановиться на чашку кофе. Поездка, сказала она, получается вроде как прогулочная, год уже к концу идет, с ними чудесная дочурка, местность красивая, глаз не оторвать.
Они свернули к придорожной закусочной. Девочка выскочила из автомобиля и заспешила к туалету позади строения. Родители резко обернулись ей вслед. Потом отец сказал:
— Все нормально.
— Нам лучше здесь посидеть или пройти внутрь? — спросила вслух мать, рассуждая сама с собой.
У нее был более аналитический ум: она все просчитывала заранее — как поступить, что сказать, — и муж не перечил, поскольку так проще и в большинстве случаев жена оказывалась права. Сейчас он, ощущая свое смятение и одиночество, позволил ей бубнить дальше — планировать, прикидывать, — потому что так она успокаивалась. А ему легче было молчать.
— Если мы останемся здесь, — продолжала жена, — то будем на виду: вдруг ей что-нибудь понадобится? А если она выйдет и нас не обнаружит… Зато будет понятно, что мы ей доверяем. Она должна чувствовать, что мы ей доверяем…
Было решено пройти в закусочную; двигались они с большой осторожностью, что, совершенно очевидно, вошло у них в привычку. Выбрав столик у окна, они смотрели, как девочка заворачивает за угол и направляется к ним, и старательно делали вид, будто она для них посторонняя, дочь совсем других родителей, с которой их только что познакомили, — какая-то Дебора, чужое дитя. Они изучили угловатую подростковую фигурку и сочли, что она вполне пропорциональна, да и личико умное, живое, хотя для шестнадцати лет чересчур инфантильное. С тем, что их ребенку свойственна какая-то не по летам горькая умудренность, они свыклись, но сейчас не могли обнаружить ее следа в этой знакомой внешности, которую, как они пытались себя убедить, научились оценивать со стороны. Отца преследовала мысль: что могут знать посторонние? Она же наша… родная. Люди ее не понимают. Тут какая-то ошибка… ошибка!
Не выпуская дочку из поля зрения, мать одновременно контролировала и себя. «Внешне… по мне ничего не должно быть заметно — ни намека, ни единого признака… идеальная видимость». И улыбалась.
Вечером они остановились поужинать в небольшом городе, где направились — с вызовом и долей авантюризма — в лучший ресторан, для которого оказались совершенно не одеты. А после ужина еще пошли в кино. Дебора, судя по всему, была в восторге от такого вечера. Они все время шутили — и в ресторане, и в кинотеатре, а потом, шагая сквозь непроглядный пригородный мрак, вспоминали забавные эпизоды прежних путешествий и хвалили друг друга за памятливость.
В мотеле, где им предстояло заночевать, Дебору поселили отдельно — это была еще одна особая и очень желанная привилегия, о чем не знал никто, даже любящие родители.
Оставшись у себя в номере, Джейкоб и Эстер Блау смотрели друг на друга из-под своих масок и не могли понять, почему им даже наедине никак не удается сбросить эти личины, свободно вздохнуть, расслабиться, хоть немного посидеть спокойно. Им было слышно, как за тонкой стенкой раздевается перед отходом ко сну их дочка. Они даже взглядом не признавались, что всю ночь будут ловить любые звуки, отличные от ее сонного дыхания, потому что любые звуки могли стать сигналом… опасности. Лишь один раз, перед тем как улечься для ночного бдения, Джейкоб сдвинул маску и напряженно прошептал на ухо жене:
— Зачем нам отпускать ее от себя?
— Врачи говорят, так нужно, — прошептала в ответ Эстер, неподвижно лежавшая лицом к стенке.
— Врачи… — Джейкоб с самого начала не хотел подвергать семью такому испытанию.
— Место хорошее, — сказала она чуть громче, как и рассчитывала.
— Одно название — психиатрический стационар, а на самом деле — застенки, Эс, застенки, куда можно упечь кого угодно. Что хорошего найдет в таком месте наша девочка… совсем еще ребенок!
— Господи, Джейкоб, — прошептала жена, — сколько времени мы раздумывали, прежде чем принять решение? Если уж даже врачам не доверять, так куда нам податься, у кого просить совета? Доктор Листер говорит, помощи больше ждать неоткуда. Нужно хотя бы попытаться! — Она вновь упрямо отвернулась к стенке.
Джейкоб смолчал и в очередной раз уступил жене; у той на все был готов ответ. Они пожелали друг другу спокойной ночи; каждый, притворяясь спящим, задышал глубоко и ровно, чтобы обмануть другого, а глаза до боли настороженно вглядывались в темноту.
