Итак. Он начал поиски насекомого с самой высокой степенью адаптации. И кто бы вы думали это оказался?
Темные глаза Даниеля Скотта светились энтузиазмом, когда он бросил взгляд на город, вернее, на ту его часть, которую было видно из окна кабинета доктора Германа Баха в госпитале «Гран Мерси». На некоторое время воцарилась тишина, старый доктор снисходительно улыбался.
— Рассказывайте дальше, коллега, — сказал он. — Вы остановились на том, что пришли к мысли, будто выздоравливание после болезни или ранения является не более чем своеобразной формой адаптации организма. А дальше… что?
— Затем, — продолжал Скотт, — я начал искать живые организмы с наиболее высокой степенью адаптации. И кто бы вы думали привлек мое внимание? Разумеется, насекомые. Если у насекомого отрезать крыло, то на его месте вырастет новое. Если голову одного насекомого пересадить другому, то она прирастет. Вы, конечно же, спросите, коллега, в чем секрет такой высокой степени адаптации?
Доктор Бах пожал плечами:
— Ну, и в чем же?
Лицо Скотта неожиданно стало угрюмым.
— Я и сам точно не знаю, — пробормотал он. — Несомненно, все зависит от работы желез. Всеми процессами в организме управляют гормоны. — Лицо его снова просветлело. — Однако я отклоняюсь от темы.
— Mуравьи? — высказал предположение доктор Бах. — Пчелы? Термиты?
— Нет. Они наиболее высокоразвитые из насекомых и не обладают большими способностями к адап тапнн. Но сеть насекомое, известное своей способностью совершать наибольшее число мутаций, чем любое другое. Именно его применял доктор Морган в своих исследованиях влияния рентгеновских лучей на наследственность. Это самая обыкновенная фруктовая муха-дрозофила. Глаза у ней имеют красноватый оттенок, однако после длительного облучения рентгеновскими лучами она производит на свет белоглазое потомство. Причем это самая настоящая мутация, поскольку белый цвет глаз передается по наследству и дальше. Принято считать, что приобретенные свойства не передаются потомству, но белые глаза дрозофилы передавались. Поэтому…
— Я знаю, — перебил его доктор Бах.
— Итак, я воспользовался фруктовыми мушками, — подытожил Скотт. — Я подверг их тела процессу разложения и полученным таким образом экстрактом инъецировал корову. Затем после осветления белком в течение недели, после выпаривания в вакууме и различных очищающих процессов я получил сыворотку. Думаю, технические подробности будут для вас неинтересны. В общем, я проверил действие сыворотки на морских свинках, зараженных туберкулезом. И сыворотка помогла! Свинки адаптировались к туберкулезным бациллам. Затем я испробовал действие сыворотки на бешеной собаке — и она тоже выздоровела! После этого очередь дошла до кошки со сломанным позвоночником. Кошка стала как новенькая. И теперь я прошу вас, чтобы вы предоставили мне возможность испробовать свою сыворотку на одном из ваших пациентов.
Доктор Бах сморщил лоб.
— Слишком рано, — произнес он. — Вы пытаетесь опередить события года на два, доктор Скотт! Сначала расширьте круг своих экспериментов. Испытайте сыворотку на обезьянах, затем попробуйте ее на себе. Я не вправе рисковать жизнью человека ради такого сомнительного эксперимента, как ваш!
— Все правильно. Однако, что касается меня, то сам я совершенно здоров, а на покупку человекообразной обезьяны нужны средства. Я пробовал добиться их выделения, но напрасно. Может быть, у вас что-нибудь получится?
— Попытайтесь обратиться с вашей просьбой в учреждение Стоунмена.
— И тогда они присвоят себе все мои заслуги и лишат вашу больницу возможности сделать важное открытие. Послушайте, доктор Бах, я прошу вас предоставить мне лишь возможность. Доверьте мне какого-нибудь безнадежного больного! Нищего какого-нибудь, наконец!
— Нищие и безработные — тоже люди, — возразил Бах, угрюмо разглядывая свои руки. — Послушайте меня, доктор Скотт. Я не вправе делать вам этого предложения, поскольку оно противоречит всякой медицинской этике, но если у меня будет случай совершенно безнадежный и пациент лично даст согласие использовать вашу выворотку, я пойду на риск. Вот мое последнее слово.
Скотт вздохнул:
— Такой случай мне вряд ли представится. Пока пациент в сознании, каждый еще на что-то надеется, а когда он сознание потеряет, то уже не сможет дать согласие! Так что это дело безнадежное!
Однако все случилось иначе. Прошло меньше недели после этого разговора, и в маленькой лаборатории доктора Скотта вдруг заговорил селектор:
— Доктор Скотт, зайдите, пожалуйста, в кабинет шефа.
Торопливо дописав несколько цифр в результаты последнего анализа, Скотт поспешил на зов. Когда он вошел в кабинет доктора Баха, директор клиники нервно шагал из угла в угол.
— Скотт, у нас есть подходящий для вас больной, — выдавил он из себя. — Хотя это и противоречит всем правилам медицинской этики, но учитывая его состояние, я не думаю, что вы сможете навредить ему еще больше. Однако нам следует поторопиться. Пройдемте в изолятор.
Оба доктора поспешно направились туда. Оказавшись в крошечном квадратном помещении, Скотт уставился на прикрытую до подбородка покрывалом фигуру.