Олег Чувакин
Вторая премия
Ученик не бывает выше своего учителя;
но, и усовершенствовавшись,
будет всякий, как учитель его.
Лк 6, 40
Первый и последний раз Андрей Петрович Сап, преподаватель по классу баяна, похвалил пятнадцатилетнего Сергея на вступительном экзамене.
— Молодец, — сказал он ему без выражения и улыбнулся уголком губ, как улыбаются хитрецы и затейники, и мальчику это понравилось. — Ты поступишь.
Мама Сергея отправилась к директору и выяснила, что Сап — из лучших педагогов училища, заведует отделением народных инструментов и что почти сто процентов его выпускников поступает в консерватории или институты культуры.
— Представляешь, как нам повезло? — сказала она.
В сентябре Сергей получил билет учащегося с фотографией и печатью и начал посещать уроки. Их в училище искусств было много: сольфеджио, музыкальная теория, физкультура и даже химия — и дважды в неделю были занятия по специальности. Сергей хорошо помнил, как прошёл его первый урок у Андрея Петровича.
Чтобы попасть в отделение народных инструментов, надо было спуститься в полуподвал. Тут пахло, как в библиотеке: книжной пылью и деревом. Из закрытых кабинетов доносилось тремоло домры, рокотала басами гитара, кто-то с нудным рёвом тянул мех аккордеона. Сергей, поставив тяжёлый чемодан с баяном «Рубин» на пол, прочёл на пухлой, обитой дерматином двери короткую фамилию преподавателя. Он оробел и вспомнил друга Сашку, который провалился на июльском экзамене: вся рубашка того была мокрой, хоть выжимай, а глаза хлопали, как у куклы.
Сергей взялся за ручку и потянул дверь на себя. Она поддавалась туго, а когда наконец открылась, мальчик от неожиданности ойкнул. Андрей Петрович стоял у порога, скрестив на груди руки, и укоризненно качал головой. Сергей попятился, споткнулся о чемодан и едва не упал.
— Кто опаздывает, того наказывает жизнь, — сказал учитель и показал жестом: входи.
Настенные часы в кабинете показывали восемь пятнадцать. Это значило, что до начала утреннего урока оставалась четверть часа. Сергей с недоумением посмотрел на Андрея Петровича.
Тот, выдержав паузу, спросил:
— Разве тебе не известно, кто должен раньше являться на урок: ученик или педагог?
Сергей забормотал что-то, хотя не знал, в чём же оправдывается.
— У тебя рабские манеры, — объяснил учитель. — Стой смирно, не дергайся. Глядя на тебя, подумаешь, что розги и карцеры до сих пор не отменили.
Прозвенел такой же, как в школе, звонок, Сап сел на стул у окна, а Сергей на табурет посередине класса. Андрей Петрович облокотился о подоконник, посмотрел в окно и зевнул, прикрывшись ладонью. Сергей, не зная, как себя вести, достал из футляра баян, продел руки под ремни, выпустил из меха воздух и заиграл. Играя, он сбивался, смущённо покашливал, начинал пьесу с начала, а преподаватель иногда притопывал ногой, как бы скучая и напевая про себя постороннюю песенку. Учительница Сергея в музыкальной школе брала второй баян и играла вместе с учеником, переживая его ошибки как свои, как-то органически с ним срастаясь, — и от этого казалось, что ошибок не было. Андрей Петрович сидел с непроницаемым лицом, и ученик сам выпутывался из нотного беспорядка, обнаруживая слабину и распад в игре и чувствуя себя бездарным.
— Таких баянистов пруд пруди, — заметил учитель, и Сергею уже не верилось, что этот человек хвалил его на экзамене.
С урока мальчик вышел разобиженный на себя и на Андрея Петровича. Сергей попил воды в прокуренном туалете — и вода была невкусной, отдавала ржавчиной. А когда он утирался платком, появился Сап.
— Куришь?
— Нет.
— Попался — так не юли!
Возвращаясь домой, Сергей жалел, что поступил в училище, в класс полусумасшедшего педагога. Он собрался объявить маме, что разлюбил музыку и попросится назад в школу, чтобы потом пойти в университет: учительница истории говорила, что он прирождённый гуманитарий. Но почему-то не объявил, а отправился на другой урок и на третий, и постепенно выяснил, что Сап потрясающе играет на баяне. Сергей исполнял заданный этюд или пьесу, срезался, краснел, дожидался, когда учитель скажет: «Нет», — и тогда послушно работал левой рукой и вёл мех, а Андрей Петрович, встав позади него, легко, будто разучивал эту пьесу всю ночь, пробегался по круглым чёрно-белым клавишам, сыпал мелкими нотами. Сергей, затаив дыхание и раскрыв рот, вслушивался в чудо-игру, похожую на цирковой фокус, поспевал за учителем на басах и забывал об очередной обиде.
Однажды, опаздывая из училища к стоматологу, Сергей бежал, прижимая дипломат к груди, по длинному коридору первого этажа. Ему осталось обогнуть оркестровую кладовую и застекленную будку вахтёра, как вдруг перед ним вырос Сап. На лице Андрея Петровича светилось такое торжество, будто он поймал рецидивиста.
— Молодой человек! А ну, осадите коней. Вам не кажется, что вы недостаточно почтительны к взрослым?
Три или четыре студента обернулись на этот окрик от гардеробной и стали жадно смотреть.
— Вернитесь и пройдите нормальным шагом. От спортзала и до меня. И поздоровайтесь, как это делают приличные люди. Время от вас не убежит, а вот уважения к вам может и поубавиться. — При посторонних Сап обязательно говорил своим ученикам «вы».
