Лицо, смотревшее на меня из зеркала, не было похоже на лицо женщины, убившей двух человек, одним из которых был восьмилетний ребенок.
Шелковистые волосы золотисто-каштанового цвета, как у женщин на полотнах Тициана, ниспадали на плечи, обрамляя овальное лицо с прямым носом и зелеными глазами. Благодаря этому лицу я не испытывала недостатка в поклонниках, но это лицо вызывало у меня стойкое отвращение. Я быстро отвернулась от зеркала, поборов знакомую волну паники. Это закончилось. Все в прошлом. Я должна начать жизнь заново. Забыть прошлое и думать о будущем.
Внизу передо мной лежала захватывающая панорама Вианы-ду-Каштелу и португальского побережья, в дымке уходившего на юг, в сторону Офира. Я прогнала прочь мысль об Офире, я еще, не готова к нему, мне необходимо еще несколько дней побыть в одиночестве и подышать свободой, прежде чем я надену маску благополучия и окажусь в окружении родных и друзей, прежде чем снова увижу сочувствие в их глазах, когда они будут стараться тщательно обходить то, что больше всего занимает их мысли, прежде чем, застав их врасплох, увижу, как сострадание на их лицах сменяется откровенным любопытством, и смогу без всякого труда прочитать их мысли. Как я чувствую себя на самом деле? Как это – убить двух человек? Нет, я еще не готова дать ответ на подобные вопросы и, честно говоря, сомневаюсь, что вообще когда-нибудь буду готова.
Я больше чем на неделю спряталась в «Санта-Луции», роскошном отеле времен одного из английских королей Эдуардов, служившем мне идеальным убежищем. Расположенный на высоте тысячи футов, он смотрел вниз на церковь Санта-Луция, величественный религиозный монумент, посетить который у меня не было сил, а еще ниже лежал город, который тоже до сих пор оставался не осмотренным. Сезон только начинался, в отеле насчитывалось всего несколько постояльцев, и я была довольна, мне нравилось, что случайные гости не делали здесь остановку по пути дальше на юг или на север. Впервые за год я не была объектом любопытных взглядов и поэтому не торопилась попасть в Офир. Быть может, еще через неделю…
Раздался тихий стук в дверь, и я, быстро пройдя по мягкому ковру спальни, открыла дверь горничной, которая принесла мне кофе. Она улыбнулась, очевидно, не считая чем-то особенным то, что английская девушка проводит все дни в своем номере.
Я отнесла поднос на маленькую террасу и села там пить кофе, сожалея о том, что сейчас не восемь часов, а только шесть, и что я не могу принять свои таблетки и отправиться в постель. Таблетки были для меня спасением, они вводили меня в глубокий ступор, избавляя от сновидений и ночных кошмаров, которые заставляли меня просыпаться в поту, кричать от ужаса и заново проходить сквозь собственный ад.
Допив кофе, я легла на кровать. Если бы только можно было повернуть назад стрелки часов. Как часто я мечтала об этом? Каждый день? Каждый час? Вернуться обратно в тот день, когда у Фила была вечеринка, к ярким огням, к веселью и смеху – вернуться и остаться там. Нет, выйти в темноту и… Вечеринка была интересной, у Фила все вечеринки такие. Розалинда сияла, в ушах и на шее у нее сверкали бриллианты, и Гарольд смотрел на нее с рабской преданностью. Розалинде, говорила наша тетя Гарриет, повезло в жизни. Странно, что успеха добилась Розалинда, потому что в детстве более удачливой всегда была я, – правда, тогда она не была Розалиндой. Роуз Лукас и тогда была склонна к приступам раздражения, хотя теперь всемирно известная кинозвезда, жена миллионера, могла позволить себе беспричинные приступы раздражения. Когда мы были детьми, Фил часто довольно грубо говорил ей: «Когда ты прекратишь орать и визжать, тогда будешь играть. Нельзя все всегда делать по-своему».
Но она делала. В шестнадцать лет она стала моделью, в семнадцать выступала на телевидении, в восемнадцать – получила свою первую маленькую роль в кино, в двадцать – стала звездой, а в двадцать три – вышла замуж за влюбленного в нее старого Гарольда, который, следует отдать ему должное, имел по меньшей мере миллион фунтов, а если верить Филу, то и значительно больше.
Именно деньги Гарольда позволили Розалинде приобрести в Офире то, что она называла своим «Анклавом», – несколько вилл для себя, друзей и родственников, расположенных среди соснового леса всего в нескольких ярдах от пляжа, который Розалинда считала самым великолепным в Европе. Здесь не было населенных португальцами рыбацких деревушек, способных испортить Розалинде персональный рай, а стояла лишь пара отелей, на которые ей пришлось закрыть глаза. Гарольд пытался выкупить их, но безуспешно; португальское правительство положило конец этой маленькой махинации. Однако в том, что касалось владельцев частных вилл, он преуспел больше.
Розалинда, как всегда, все сделала по-своему: «Анклав» был таким роскошным и неповторимым, какой только могут создать деньги. Тетя Гарриет проводила там большую часть года, но я еще никогда его не видела. Я зажмурилась. Розалинда была избалованной, но во время адских месяцев, закончившихся для меня судебным разбирательством и последующими ночными кошмарами, неожиданно проявила исключительную заботливость. Даже Фил признал, что Роуз не такая эгоистка, какой он всегда ее считал. Это ее деньгами оплачено мое проживание в Португалии и пребывание на одной из вилл в течение сколь угодно долгого времени.
