Всем тяжбам тяжба, или Когда судится женщина, сам черт ей не брат

Достославнейшему и совершенному

во всех отношениях джентльмену,

сэру Томасу Финчу,[1] баронету.

Сэр, пусть Вам не покажется странным, что я ищу Вашего покровительства. Все, на чем лежит печать нравственного, жаждет оказаться под сенью самой нравственности; не думайте, что этим я льщу Вам (лесть мне ненавистна), просто хочу отдать должное Вашим бесспорным добродетелям. Я уже имел честь показывать Вам некоторые мои сочинения, как-то: "Белый дьявол", "Герцогиня Мальфи", «Маска»[2] и другие; смиренно вручаю сей труд, который, надеюсь, целуя Вам руки, заслужит Ваше благоволение. Не сомневаюсь, что заслужит, достаточно вспомнить величайшего из Цезарей,[3] легкая рука которого благословляла и более скромные произведения, нежели это. Кроме того, считай я его недостойным, я бы не осмелился просить для него столь достойного покровительства. Зная, что Вы сама доброта, не только не сомневаюсь в счастливом исходе, но пребываю в совершенной уверенности, что выбор мой как нельзя более удачен. В ожидании любезности, которую Вы мне оказываете, остаюсь навечно

покорный слуга Вашей милости

Джон Уэбстер

Искушенному читателю.[4]

Соглашаясь с Горацием, что Sapientia prima, stultitia caruisse,[5] я нахожу, что в сочинениях подобного рода я свободен от пороков, проистекающих из невежества, и, надеюсь, это вполне подтвердит данная пьеса. Вот почему я адресую ее главным образом тебе, искушенный читатель, хотя Locus est, et pluribus umbris,[6] так что все прочие, пускай незваные, — вольны занять соседние места и прочесть ее. Однако же последним, предложи им даже самую возвышенную музыку, она доставит им не больше наслаждения, чем auriculas citherae collecta sorde dolentes.[7]

Я вовсе не жажду услышать похвалу в свой адрес, ибо я настолько далек от довольства собой, что не дал ходу многочисленным хвалебным стихам моих друзей,[8] стихам, которые, явившись непрошенными, словно напрашивались оказать мне услугу, предварив собою это произведение.

Признаться, изящность сей пьесы во многом достигнута благодаря действию, и, однако, никакое действие не способно явить нам изящество, ежели благородство языка и изобретательное построение сцен не образуют с ним совершенной гармонии.

Когда я в этом не преуспел, ты, полюбивший другие мои сочинения, вправе взыскивать с меня, ознакомившись с настоящей пьесой, по всей строгости. Что до прочей публики, то Non ego ventosae plebis suffragia venor.[9]

Ромелио, купец.

Контарино, знатный синьор.

Эрколе, рыцарь Мальтийского ордена.

Криспиано, адвокат.

Джулио, сын Криспиано.

Просперо, купец, коллега Ромелио.

Ариосто, адвокат, потом судья.

Контилупо, адвокат, представляющий на суде Леонору.

Санитонелла, стряпчий, помогающий Контилупо.

Монах-капуцин.

Баптиста,[10] купец.

Леонора, мать Ромелио и Иоленты.

Иолента, сестра Ромелио, чьей руки добиваются Контарино и Эрколе.

Уинфрид,[11] служанка Иоленты.

Анджиолелла, монахиня.

Лекари, судебные приставы, звонари, секретарь суда, офицер королевской гвардии, герольд, слуги.

Место действия — Неаполь.