Всего один голос

Ольга Елисеева, усевшись на «галерку» — самую последнюю, возле окна, парту,—достала из портфеля овальное зеркальце. Здесь, на отшибе, коротать уроки было приятнее: весь класс был как на ладони и мальчишки не подбрасывали из-за спины записки.

В коридоре слабо пропел первый предупредительный звонок, загромыхали по паркету чьи-то ботинки. В класс ворвался Буслаев, высокий стройный парень с родинкой над верхней губой, за ним, тяжело дыша, пронес свое грузное тело Гришаев, близоруко моргая выцветшими пушистыми ресницами. Очки, у которых одна из дужек была укреплена синей изолентой, он осторожно нес в руке.

За Гришаем в класс вполз сонный, недовольный Вадик Вишняков. Осенью Елена Петровна вдруг назначила его старостой вместо Антона Лобова, которого избрали председателем совета отряда. Когда на выборах мальчишки стали кричать: «Антон, Антон!» —и все как один отказались голосовать за старого председателя Шнырова, классный руководитель чуть не взорвалась. Она бы наверняка добилась своего, если бы на сбор не пришла старшая вожатая Марина.

Елисеева распахнула тетрадь, сделав вид, что повторяет урок, потом украдкой взглянула на часики. На ее счастье, в классе уже появились девчонки. Оставаться один на один с Буслаевым или Гришаем Елисеевой не хотелось. Вести себя с девчонками они совершенно не умеют. Вздохнув, поймала взглядом знакомый стриженый затылок Лобова. Антон, стоя возле доски, пытался дознаться у Вадика, отчего сегодня не убран класс. Лобов выделялся среди мальчишек. Но чем? Уж не красотой, во всяком случае. Лицо у него было круглым, чуть тяжеловатым, шея—короткой, и фигурой он был совсем не спортсмен, в отличие от

Буслы, стройного и гибкого, как обезьяна. Обыкновенный мальчишка. И все же в нем было что-то необычное. Основательность? Характер?

— Вишняков, кто сегодня дежурит?

— Я забыл...

— Что значит забыл?

— Забыл назначить дежурного, — покраснел от напряжения и съежился Вадик.

— Не ври.

— Отстань ты от него, у него провалы в памяти,— посоветовал Гришай и помчался через весь класс, задевая парты: от одного соприкосновения с его большим, грузным телом они разъезжались в разные стороны, словно по льду.

Буслаев с гоготом бросился за ним.

Вадик тем временем поплелся к доске. Вытер, угрюмо взглянул на мел, разбросанный по полу, на неполитые цветы.

Елисеева встала из-за парты, взяла пустую молочную бутылку.

Вадик посмотрел благодарными глазами. Девчонок он ужасно боялся. Даже чтобы назначить дежурных, просил помощи у Буслы: для него такие переговоры не составляли проблемы.

Вместе с последним звонком в класс устало и степенно вплыла Елена Петровна.

— Почему в классе не проветрено? Кто дежурный?

Класс угомонился, мигом притих, вспомнив, что сейчас литература, урок, который непременно завершится печально — не для одного, так для другого. На двойки и замечания классная последнее время не скупилась. Чаще, чем прелсде, была раздражена, не скрывала, что устала от ребят, от всего на свете. И, по наблюдениям Елисеевой, совсем перестала подводить губы и красить волосы.

— Вишняков, я, по-моему, спросила, кто дежурный? Кто у нас староста, ты или я?

Вишняков, побледнев, поднялся из-за парты.

— Ну, хорошо,— мрачно заключила она,— этим мы займемся на перемене.

Елена Петровна распахнула портфель, не спеша выложила из него классный журнал, стопку тетрадей.

— Я проверила сочинения «Моя будущая профессия». В целом неплохо, если не считать того, что написал Буслаев.— Учительница, поморщившись, взяла в руки тетрадь.

— Вот полюбуйтесь: «Когда вырасту, я хочу быть министром просвещения и делать разные реформы». Отметки у него выставляет компьютер. Учителям он, очевидно, не доверяет, думает, что машина оценит его знания справедливее. Словом, три страницы всяких глупостей. Я поставила за сочинение двойку.

Возьми свою утопию.

— А почему д-двойка? — опешив и заикаясь от неожиданности, спросил Бусла.— Ошибок много?

— Нет, ошибок нет.

— Тогда нечестно,— вступился за приятеля Гришаев.— Правду написал — нужна ЭВМ. Что, человек мечтать не может?

— Мечтать — не значит совать свой нос куда не следует. Мне очень понравилось сочинение Вишнякова,— повысив голос, продолжала Елена Петровна.— Тема у него раскрыта полностью, а главное — сочинение написано искренне. Вадим, может, ты прочитаешь его вслух?

— Нет, нет, у меня горло.— Вскочив с места, Вадик испуганно замотал головой. Было видно: ему вовсе не хочется, чтобы сочинение слышали в классе.

— Ну хорошо, я прочту сама. Это будет полезно для некоторых.— Елена Петровна выразительно посмотрела на Буслаева.— «С детства я мечтал стать летчиком. Эта мечта сохранилась во мне до сих пор. Мой отец — командир воздушного лайнера. У нас дома висит карта, и я флажками отмечаю на ней столицы государств, куда летал мой отец. Сначала у меня не было особой любви к этой профессии, я далее боялся самолетов...»

В классе засмеялись.

— Не вижу тут ничего смешного, Шны-ров.— Учительница прервала чтение.

Шнырик (смеялся он) вздрогнул, прижался грудью к парте. Теперь, в новом году, классная больше не называла его по имени, наверное, не могла простить, что он оскандалился в председателях.