Замок Шоненгем, северный Иберлен. 1347 год от Воплощения.
Никогда не спеши умирать. Особенно, если сам того не хочешь.
Немолодой мужчина в простом черном платье, стоящий у высокого окна, выглядывающего на заметаемый метелью крепостной двор, невесело покачал головой при этой мысли. Медленно провел по стеклу ладонью, столь привычной к рукояти меча. На стекле отпечаталась зимняя изморозь, напоминающая росчерки пера на старинной карте. За окном надрывался ветер - совсем как раненый волк. Раненые волки живучи. Если не добить их меткой стрелой, они долго могут хромать по рассыпчатому снегу, роняя на белое капли крови. А еще, даже издыхая, уставший бегать от смерти волк способен оскалить зубы, прыгнуть на охотника и порвать тому глотку.
Двор совсем уж замело, снега навалило в человеческий рост. С утра его пробовали расчищать, пробивая в выросшей стене не дорожки даже - туннели, но потом вновь поднялась буря. Человек в черном стоял и смотрел, как буря низвергает с небес косой стеной тяжелые серые хлопья. Он думал о зимней охоте, об умирающих волках и о ледяной могиле. Могиле, достойной тех, кто стоял вровень с королями. Каждое прикосновение к стеклу оборачивалось укусом холода, лязгающего зубами в унисон песне металлических игл, пронзивших сердце.
Поэзия. Да чтоб ее к чертовой матери разорвало. Вместе со всеми на свете стихоплетами.
Герцог Камблер Лайдерс, а именно так звали этого человека в черном, человека с усталым изможденным лицом и тронутыми патиной седины волосами, помянул нечистого и задернул окно шторой. Прошел вглубь комнаты, к загроможденному всевозможной полезной дрянью письменному столу, в центре которого развернулась, придавленная по краям кинжалами, та самая ненавистная карта. Герцог склонился на ней, согнув спину и прищурив слезящиеся глаза, всмотрелся так внимательно, будто от десятитысячного просмотра могло что-то измениться. Не могло. И не изменилось.
Глаза жгло постоянно, уже незнамо сколько дней подряд. Почти терпимо утром, чуть похуже к вечеру и совсем остервенело - по ночам. Адская боль, раздирающая глаза погаными крысиными коготками, перекидывалась и на сдавленный серебряным обручем лоб. Боль сжимала череп между молотом и наковальней, заставляя то и дело путать дневную явь с ночным бредом. Вокруг то и дело вспыхивали цветные пятна. При любом резком движении к голове приливала кровь. Слуги, замечая испытываемые их господином страдания, ведь никакую болезнь не удается скрывать вечно, тихонько перешептывались и предлагали позвать лекарей. Герцог в ответ только молча сжимал зубы. Соратники, в отличие от слуг, не говорили ни слова - отворачивались, молчали. Один дьявол знал, что хуже.
Лайдерс не сомневался, что ему уже давно прочат заслуженный отдых. На том свете, надо полагать.
Не дождетесь.
Если он свалится с ног, Империя возблагодарит за столь роскошный подарок всех богов разом. Они там у себя на юге взвоют от радости. Нет. Герцог Лайдерс не бросит свою страну. Вернее то, что от нее осталось, а осталось немного.
Камблер налил красного айтвернского вина из фарфорового кувшина с отломанным носиком в стоящий на столе кубок. Разумеется, расплескал - больно уж дрожали руки. Вино вылилось на карту, окрашивая пожелтевший ломкий пергамент в темный цвет и расползаясь по нему огромным пятном. Забавно, но границы пятна почти в точности совпали с массивом заштрихованных территорий, захваченных Империей. Какая гнусная ирония судьбы. Впрочем, судьба всегда была злой теткой, а не верной женой.
В дверь постучали.
- Войдите! - бросил герцог, рассеянно барабаня пальцами по рукоятке кинжала. Надо послать слугу за новой картой, эта уже никуда не годится, сколько ее ни суши. А вино жаль, вино было хорошее. В замке его осталось не так уж много, и до весны нового завоза не случится. Впрочем, до выпивки ли им всем будет весной - вот в чем вопрос. К тому времени, когда сойдут снега, не станут ли кости лордов Иберлена добычей для воронья?
В дверях возник капитан Беккет, командир шоненгемской гвардии. Он кутался в роскошный, из соболиных шкур сшитый плащ. Плевать, что роскошный, главное, что теплый. Зима выдалась на редкость морозной даже для этих северных краев, издавна принадлежавших дому Лайдерсов. Единственным утешением осталось то, что куда больше неудобств морозы доставляют вторгнувшимся в Иберлен солдатам Империи. Хоть какое-то преимущество, жаль, что самое крайнее к апрелю оно сойдет на нет. Армии противника были многочисленны, отлично вооружены и не испытывали особых проблем с подвозом продовольствия. Они не отступят.
Империя Марледай вознамерилась сжать в своем кулаке все земли и все страны, весь мир от одного края света до другого, если они только есть, эти края, и гордое северо-западное королевство, невзирая на всю свою гордость, ей в этом не помеха. Пришедшие с юга войска растопчут Иберлен, добавив его к сонму уже захваченных провинций.
- Милорд регент, - Беккет отдал четкий военный салют, как и полагается бравому солдату, - совет вновь собрался и ожидает лишь вашего присутствия.
Совет… Одно это слово заставило душу Камблера сжаться от боли, и герцогу пришлось приложить усилие, дабы и тени чувств не отразилось на его нарочито невыразительном лице. Старые друзья, союзники, родичи. Братья, все равно что братья. Неужели они не понимают, на какое безумие хотят пойти? Неужели желание жить затмило им разум? Решение, к которому склонялось большинство входящих в Коронный совет вельмож, представлялось Лайдерсу безумием. Безумием, а еще трусостью и немыслимой подлостью. Он спорил, возражал, приводил доводы, едва не срывался на крик - все было тщетно. Его не слушали, а вернее не слышали. Регент, принявший власть над Иберленом после гибели короля Херрика в Дрейданской битве, говорил со своими соратниками на непонятном им языке.