В понедельник 23 мая в 9.43 утра, находясь далеко не в самом лучшем настроении, я переступил порог здания Моссовета на Тверской. Настроение не поднимал даже находящийся во внутреннем кармане пиджака свежий номер еженедельника «Футбол», на обложке которого красовался я с Кубком европейских чемпионов в руках.
– Мальцев Егор Дмитриевич, – хмуро кивнул я дежурному лейтенанту, сверявшемуся со списком приглашённых.
Впрочем, он меня и так узнал, вон как разулыбался. Либо футбольный фанат, либо музыкальный. Хотя моя физиономия в последние годы всем уже, наверное, примелькалась. И это только на газетных и журнальных полосах. А вдобавок какой-то кооператив начал клепать плакаты с изображением как меня отдельно, так и в составе моей группы, явно передрав их с конвертов пластинок. Причём как раз вышедших изначально в Англии, а затем по лицензии в СССР, о чём я узнал незадолго до отлёта на родину. Вполне вероятно, что некий процент с пластинок, а возможно, и плакатов даже капает мне в авторские. Ну если и нет – ничего страшного, переживём.
Не знаю, как в провинции, а в Москве, кстати, в моду стали входить сумки-пакеты с красочными картинками, как это было в 1970-80-е годы в моей прошлой жизни. Так дошло до того, что буквально вчера я узрел девицу с таким пакетом, и там тоже красовалась моя физиономия. Вот плоды всенародной славы!
– Вот здесь распишитесь, пожалуйста, – указал лейтенант, с виду чуть постарше меня. – Спасибо, проходите, второй этаж, зал заседаний.
Я появился впритык, в зале уже собрался народ, все, кто должен был принимать участие в грядущем фестивале. Участвовали, само собой, бесплатно, учитывая его благотворительный статус, а многие ведь наверняка от чистого сердца поддерживали цель акции – перевод собранных средств в помощь детям Африки.
– Егор, привет! – Кобзон крепко стиснул моё предплечье, широко улыбаясь.
Силён, чертяка, недаром в юности боксом занимался, теперь ещё, чего доброго, синяки останутся.
– О, смотрите, Егор Мальцев! – Это уже Магомаев оповестил всех присутствующих о моём появлении и тоже кинулся обнимать.
Следом потянулись остальные: Хиль, Миансарова, Бернес, Пьеха, Клемент… В общем, все, с кем мне довелось работать в качестве автора песен. Подошла и Кристалинская, до этого разговаривавшая с Клемент. Гуляев протянул свою крепкую ладонь, пророкотав сочным баритоном:
– Наслышаны, наслышаны! Сочту за честь лично познакомиться с юным дарованием.
Ведищева вежливо кивнула со своего места, Лундстрем приподнял брови. Шульженко и Зыкина, прервав беседу, скользнули по мне взглядом, а Утёсов и вовсе сделал вид, что ничего не произошло. Рознер и Гюлли Чохели о чём-то так увлечённо беседовали в дальнем углу зала, что их тоже моё появление не тронуло.
– Как ты? Что нового в Лондоне? Расскажи, как гол «Реалу» забил…
Вопросы сыпались один за другим, и, глядя на эти счастливые лица, моё настроение улучшалось. Если мне нагадила в душу какая-то чиновница, это ещё не повод, чтобы дуться на весь окружающий мир. Кстати, Фурцева тоже должна вроде бы заявиться на организационное собрание.
– Жаль, что финал Кубка чемпионов не показывали по телевидению, – подытожил Магомаев. – А я, если честно, из-за этого фестиваля гастроли по Средней Азии отменил. Представляешь, двенадцать городов за месяц, по три концерта в каждом городе.
– А что у вас, Муслим, с мюзиклом?
– Ты имеешь в виду музыкальный спектакль «Собор Парижской Богоматери»? Всё отлично, говорят, мы даже в Париж с ним поедем этим летом, сейчас идут переговоры с министерством культуры Франции. И пластинка с мюзиклом вышла, жаль, не догадался с собой захватить.
– Серьёзно?! Поздравляю! А ещё что нового?
– Второй диск у меня выходит на «Мелодии», а первый переиздан в Италии и Франции, там и твои песни есть. Ну, за Иосифом мне не угнаться, у него уже четвёртый альбом печатается.
– Какие твои годы, Муслим, – рассмеялся Кобзон. – Тем более у меня тоже два сольника, как у тебя, а на двух пластинках я представлен в сборнике.
– Погоди, тогда я тебя опередил, получается! У меня-то три сборника и два сольника.
– Ну хватит вам тут… дисками меряться, – встрял Бернес. – Егор, давненько мы с тобой не виделись. Вижу, всё у тебя хорошо?
– Да вроде, Марк Наумович, пока не жалуемся. А вы как?
– Да и у нас потихоньку. Ты бы песню мне, что ли, какую написал, а то никто для меня, старика, писать не хочет.
– Это вы рано себя в старики записываете, в пятьдесят четыре года-то…
– А всё равно, чувствуется, что организм изношен. Сердечко пошаливает, печень лечу, а то бы пригласил тебя посидеть в том же «Арагви». Когда был там последний раз, Аркадий твоими успехами интересовался. Они твой репертуар исправно исполняют, даже на английском, случается, заказывают.
Потом я подошёл к скромно стоявшей в сторонке Клемент.
– О чём задумалась?
– Да дочка приболела, на мужа и маму оставила. Простыла где-то, вечно по лужам бегает, ноги мокрые, вот и насморк с кашлем… А ты, говорят, папой стал?
