>Москва. Ноябрь 1971 года.
Полещук перешел улицу и, оказавшись на Гоголевском бульваре, оглянулся на серую громадину здания Генерального штаба. Впрочем, это мрачное, сталинских времен, сооружение больше ощущалось, чем виделось с бульвара.
Он поежился от холода, поднял воротник плаща и пошел в сторону станции метро. Дойдя до памятника Гоголю, Полещук остановился, задрал голову и посмотрел на грустный облик писателя, поэтизировавшего Украину с ее удивительными вечерами на хуторе близ Диканьки. «Эх, рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую…» — вспомнил он песню Высоцкого, и мысленно добавил: «военную, хреновую…»
— Стоп, — подумал Полещук, — не такая уж и хреновая эта жизнь. Я молод, я вернулся, руки-ноги целы, голова в порядке, деньги есть, перспективы просматриваются… — Он еще раз бросил взгляд на Гоголя в бронзе и резко провел рукой по черным с курчавинкой волосам, стряхивая дождевую пыль. — Гоголь, Высоцкий… Чего ж так нерадостно?
Нахлынула тоска по тем не столь уж далеким институтским годам: театр на Таганке, куда попали почти случайно — спасибо Лешке Агарышеву, однокурснику, с его отцовскими связями в московском бомонде. Спектакль запомнился плохо, зато потом, за кулисами оттянулись на славу. Там и появился Володя Высоцкий, уже поддатый, с гитарой. И зазвучали его пронзительные песни, включая эту, кажется, про сумасшедший дом. Откуда-то появилось спиртное, пили, чего-то орали…
На душе было скверно. По бульвару по-московски быстрой походкой, поторапливаемые дождем, сновали прохожие с зонтами. На скамейках ни единого человека — холодно и сыро. Полещук вытер носовым платком мокрое лицо, достал из кармана пачку «Мальборо», выковырял из нее сигарету и щелкнул «Ронсоном». Сигарета под дождем зажглась не сразу. «Ну и погодка, — подумал Полещук, — как раз подстать отвратительному настроению. Куда же пойти?»
Он сунул сигареты в карман плаща и нащупал там коробочку с орденом. «Вот и решение, товарищ старший лейтенант, — осенило Полещука, — обмыть бы надо… Без публики, без оваций… А уж потом с батей, как положено, по-офицерски, старый полковник знает толк…» Полещук подошел к урне, швырнул в нее недокуренную сигарету, открыл коробочку и достал орден. Темно-рубиновая эмаль «Красной Звезды» тотчас же покрылась мелкими капельками дождя.
«Орденом откупились! Мерзавцы, мать их!..» — на Полещука вновь нахлынула волна возмущения. Он плюнул под ноги, бросил взгляд на мрачных чугунных львов в основании старинного фонаря возле памятника и решительно направился в сторону ресторана «Прага».
Ветер сдувал с деревьев остатки пожелтевших листьев, нудно моросил дождь. Озабоченным москвичам-прохожим не было никакого дела до хмурого молодого человека в модном, явно импортном плаще, ловившего ртом капли дождя. Лишь некоторые, похоже, удивлялись его не по сезону загорелому лицу. «Иностранец, наверное, из тех самых, — пробормотал мужичок с авоськой, — ишь как морду кофейную задирает. Небось, и дождя никогда не видел. Понаехало тут всяких…» Полещук его не услышал.
В респектабельной «Праге» ничего не изменилось. Полещук отдал в гардеробе плащ и поднялся в знакомый зал. Там было почти пусто. Он сел за стол и сделал неожиданно быстро подошедшему официанту скромный заказ, не глядя в меню: сто пятьдесят водки, бутылку «Боржоми» и холодные закуски. «Шеф, чего-нибудь повкуснее, пожалуйста, — сказал он. — Ну, селедочку, к примеру, или севрюжку… В расчете, что я не был в Москве и вообще в Союзе несколько лет. Только без черной икры…»
Молодой официант с некоторым удивлением посмотрел на Полещука и, еще раз оглянувшись на него, пошел выполнять заказ.
Наверное, нездешняя внешность Полещука и его элегантный костюм магически подействовали на халдея. И не успел Полещук докурить сигарету, как подоспела водка в графинчике и закуска. Не обращая внимания на официанта, Полещук налил полбокала водки, опустил туда «Красную Звезду», залпом выпил, достал орден и сунул его в карман. Молодой официант прерывисто дышал за спиной Полещука, не смея что-либо сказать. «Что, удивляешься? — повернулся Полещук, наливая в бокал «Боржоми». — Не надо. Работа была такая. Иди, иди старик, не пялься на меня за спиной…»
Водка — поразительный русский напиток. Полещуку стало тепло и уютно. От сердца, по мере поступления алкоголя в кровь, отлегло, настроение стало получше. Да нет, не то чтобы лучше, просто гнетущая душу обида чуток отодвинулась. Полещук налил еще, но уже в рюмку. Выпил. Посмотрел на сидевших за соседними столами москвичей и, как говорят в ресторанах, гостей столицы. «А сейчас для нашего гостя из солнечной Армении (Грузии, Узбекистана и так далее) прозвучит песня…» — вспомнил он ресторанную классическую фразу. Но вечер еще не наступил. И музыки еще не было.
…Когда и каким образом за столом Полещука появился Вовка по кличке Макнамара (по некоторому внешнему сходству с американским военным министром), его однокурсник, а следом за ним Боб Темкин, бывший институтский преподаватель, Полещук так и не вспомнил. Первый вроде бы вернулся из Сирии, а второй — хрен знает, откуда. Мир тесен, а пути из Генштаба частенько приводили офицеров, прибывших из загранки, в «Прагу».
