— Война, война началась!
Услышал я, рыбача в дальнем углу пруда. Так кричали мальчишки, спускавшиейся по крутому склону на другом его конце.
Редкие облака, гулявшие по небу, закрыли солнце, и как-то всё вокруг сразу вдруг потемнело, и даже отражение облаков на воде приняло странный фантастический вид.
Те немногие отдыхающие, что были у пруда, стали поспешно собираться. И я последовал их примеру, смотал свои снасти и поспешил домой.
Сразу стала мучить одна лишь мысль. С кем война? С кем будем воевать? И вдруг, вспомнил и лишь сейчас смог сопоставить с тем, что кричали те зенитчики, которых я видел ещё ранним утром.
Я выходил из дома, а по шоссе в сторону поселка Хлебниково двигалась колонна, тяжело нагруженных «Язов»1 с прицепленными орудиями. Те бойцы, что сидели в них, пытались перекричать грохот машин и махали мне руками. Тогда мне всего лишь показалось, что они, увидев меня с удочками, просто желали мне удачной рыбалки, но я расслышал совершенно четко долетевшее до меня — «немцы». Не понимая тогда, какое отношение это, мной услышанное слово, имеет ко мне и к моей рыбалке, я почти забыл об этом, но сейчас все сложилось. Я пустился бежать домой. Там мой младший братишка, что-то пытался мне объяснить.
— Выступал Молотов по радио. На нас немцы напали ве-ррро-лллом-но.
Он не мог выговорить это слово — «вероломно». Получалась смешно. Родителей еще не было, они еще не вернулись из Москвы. Не зная, что делать, я пошел в школу.
Все мысли уже крутились вокруг событий последней недели, при этом вспомнился разговор Владимира Петровича с отцом об обстановке на на границе. Он убыл позавчера к месту службы в Брест, тогда их разговор шел о заявлении ТАСС.
Тогда я ещё подумал, что теперь уже решенный вопрос на совместный отпуск с дядей Володей, с маминым старшим братом, обещавшим взять меня с собой, теперь неминуемо повиснет до лучших времен. И все, что я напридумывал по этому поводу, рыбалку и охоту, всё это потеряло всякий смысл. Еще бы неделю, ну чуть больше. И с первого июля должно было начаться наше спланированное приключение, а теперь всё с этой войной рушиться, и неизвестно на какой срок.
Я вошел во двор школы, где уже собрались мои одноклассники и другие ученики нашей школы. Они окружили нашего школьного директора Иван Федоровича, с вопросами, главный звучал почти по школьной программе «что делать?».
Поскольку наверно никто ещё совсем ничего не понимал, всё это сложившиеся нынешнее положение вещей, он тоже ничего не понимал, но как мог успокаивал всех нас, за кого он должен был отвечать по долгу своей совести.
— Отдыхайте. Первого сентября в школу.
В его словам звучала практическая уверенность в скорую победу наших. Фашистов, конечно, разобьем малой кровью, великой нашей силой непобедимой Красной армии.
Потихоньку мы стали группироваться по классам. И уже там давали выход своим эмоциям. Обсуждали расположение армий, Превосходства техники и оружия. Мужество и отвагу наших доблестных красноармейцев. Строили планы на сколько затянется эта война. Что будем делать, когда всё закончиться, а до нас дело так и не дойдет. Совершенно точно, что никому из нас не удастся попасть туда, и никакого гада мы не сможем убить из винтовки и не успеем совершить ни одно геройство.
Солнце клонилось к закату, и длинный, и в тоже время такой быстрый день, похоже неожиданно заканчивался ничем особым. Все разбежались по домам. Наверно все, как и я, почувствовав наше вечное желание перекусить чего-нибудь.
Дома царила вполне спокойная обстановка, мать с отцам разбирали покупки, но чувствовалась какая-то скованность и не высказанная тревога, Нервное лишнее движение по дому, или наоборот излишняя суета по ерунде. Куда, что класть? Раньше такого, я не замечал. Отец посмотрел на меня.
— Ты поел? Где ты был?
— В школе.
— Ты обедал?
Что отец был настойчив, меня тоже смутило, раньше меня наверно про это никогда не спрашивали, просто сажали за стол. Я конечно был чертовски голоден, как никогда наверно. Пообедали, вернее поужинали почти молча. Отец читал газету и ел, не глядя на нас, словно прятался за этот официальный листок от наших немых вопросов. Искал ответы, ответов там не было.
Мать погладила меня по голове, я нервно вывернулся. Ко мне прижался Эрик, славный щенок. Он терся об мою ногу, требуя от меня положенной прогулки. Это была уже третья собака, которую я воспитывал для своего дяди. Тогда мысли вновь пошли по кругу. Отпуск. Собака. Стало грустно. Породистый охотничий пес палевой масти с длинными ушами глядел на меня своими очень умными глазами, что бы он мог сказать, если бы мог.
Мы с ним отправились гулять. Было тихо и безлюдно. Обычно в это время детвора во всю гоняла по дворам, слышался её вечный гомон и смех. Пес обычно носившийся и вечно убегавший от меня по своим делам, теперь жался у моих ног, и убежав тут же возвращался обратно. Он почувствовал тревогу во всём и это передалось мне. А может наоборот от меня к нему. Гуляли пока не потемнело. Зажглись немногие фонари, и народу на улице прибавилось. Мы проходили мимо собравшихся групп. Все чего-то ждали. Но так и ничего больше не происходило. Потом все также незаметно разошлись по своим домам.
