Комната на первом этаже университетского здания в викторианском стиле. Слева большое окно в эркере, рядом — письменный стол. Ещё один стол, заваленный книгами и рукописями, расположен в центре, вокруг — книжные полки. На стене — старинная литография, изображающая обнажённых библейских персонажей.
Когда занавес открывается, мы видим Фрэнка (ему за пятьдесят) около двери, ведущей в коридор, с пустым стаканом в руке. Он подходит к полкам в правой части его кабинета и начинает рыться среди книг.
ФРЭНК. Где же, чёрт побери? За Элиотом?
Вынимает несколько томов и заглядывает за них.
Нет.
Ставит книги на место.
«Э».
На секунду задумывается.
«Э», «э», «э»…
Внезапно вспоминает.
Да нет же, за Диккенсом.
Извлекает из-за книг бутылку виски. Подходит к маленькому столику рядом с дверью и наливает в стакан порядочную порцию.
Раздаётся телефонный звонок. Прежде чем взять трубку, ФРЭНК успевает основательно глотнуть, и хотя речь его звучит вполне отчётливо, по голосу чувствуется, что он сильно пьян.
Слушаю… Ну конечно, я ещё здесь… Ну потому, что я жду эту девицу, которая собирается поступать в Открытый университет, я же тебе говорил… Ну да, разумеется, дорогая, я предупредил тебя, поэтому тебе вовсе не нужно было разогревать обед. Потому что я тебе сказал, я точно помню, что я тебе сказал, что приду сегодня поздно… Да. Да, очень может быть, что потом я пойду в паб. Мне обязательно нужно будет после её визита пойти в паб, чтобы постараться забыть об очередной молодой идиотке, пытающейся постичь тайны Генри Джеймса или ещё какого-нибудь писателя, которого нам придётся изучать в процессе этого курса… О, господи, для чего я за это взялся?… Ну да… Да, наверное, для того, чтобы было чем платить за выпивку… Ну и что же там у тебя сгорело?… Ну, ладно, оставь всё как есть в духовке… Послушай, если ты хочешь, чтобы я непременно испытал чувство ужасной вины перед тобой только потому, что у тебя пригорел обед, будь добра, приготовь что-нибудь другое, а не баранину с тем, что ты называешь гарниром… А потому, дорогая моя, что я как раз очень люблю, когда баранина пережарена, что же касается всего остального, то его вообще нельзя сжечь… Оно не сгорит, дорогуша моя, даже если подвергнуть его кремации… Ты хочешь знать, твёрдо ли я решил пойти в паб? Для того чтобы отправиться в паб, мне нет необходимости принимать никаких «твёрдых решений»…
Раздаётся стук в дверь.
Послушай, мне надо идти… Там кто-то стучит… Да, да, разумеется, я обещаю… Только две кружечки… Ну, может быть, четыре…
В дверь снова стучат.
(Тому, кто стоит за дверью). Войдите!
Продолжает телефонный разговор.
Да… Обязательно… Да… Пока…
Кладёт трубку.
Вот именно, можешь сдохнуть, можешь сама залезть в свою духовку с головой.
Кричит.
Ну, входите же!
Дверь распахивается и входит РИТА.
РИТА(с порога). Ну что, входить что ли? Всё эта чёртова поганая ручка у вашей двери. Пора бы её починить!
Входит в комнату.
ФРЭНК.(глядя на неё изумлённо и несколько смущённо). Ну, я давно собираюсь…
РИТА(подходя к стулу рядом с письменным столом и швыряя на него сумку). Знаете, собираться можно долго, вот только толку от этого немного. В один прекрасный день, когда вы заорёте «Войдите», она вообще выйдет из строя, и уже войти не сможет никто и никогда. А вы не сможете выйти.
ФРЭНК продолжает с изумлением смотреть на Риту.
ФРЭНК. Вы…
РИТА. Ну я, что дальше?
ФРЭНК. Прошу прощения…
РИТА. Что ещё?
ФРЭНК(перебирая бумаги у себя на столе). Так вы…
РИТА. Ну что я?
ФРЭНК на минуту отрывает глаза от бумаг, затем снова погружается в поиски. РИТА снимает пальто и вешает его на крючок у двери.
(Замечая висящую на стене литографию). А картинка ничего, что скажете?
ФРЭНК подходит к ней ближе.
ФРЭНК. Хм… ну да, мне тоже так кажется, что ничего…
РИТА(продолжая рассматривать литографию). Жутко эротическая.
ФРЭНК(отрываясь от бумаг). Честно говоря, я, наверное, уже лет десять не смотрел на неё, но, полагаю, что вы правы.
РИТА. Да тут и полагать нечего. Только взгляните на эти сиськи.
ФРЭНК покашливает и вновь погружается в изучение документов.
А это так надо, чтобы она была эротической? Ну, то есть, когда он её рисовал, он что, хотел, чтобы все на неё пялились?
ФРЭНК. Ну, может, и так.
РИТА. Бьюсь об заклад, что он именно этого и добивался. Если рисуешь такие картинки, то не для того же, чтобы люди любовались, как положена краска, что, разве не так?
ФРЭНК (со смехом). Ну, может, и так.
РИТА. Это ведь, наверное, тоже считалось в те времена порнографией, точно ведь? Что-то типа «Только для мужчин», а? Но тогда им наверняка надо было делать вид, что это никакая не эротика, потому они и приплели сюда Библию, верно? А вам она кажется эротической?
ФРЭНК (глядя на литографию). Мне она кажется прекрасной.
РИТА. Я не спрашиваю вас о том, кажется ли она вам прекрасной.
ФРЭНК. Когда я говорю, что считаю эту картину прекрасной, я имею в виду самые разные ощущения, которые она у меня вызывает, в том числе, и эротическое тоже.
РИТА
