Тибурнский холм (Тибурн Хилл), 1658
Палач удивлялся, почему пришло так много женщин посмотреть, как будет умирать священник. Может быть, дамам Лондона настолько скучно, что надежда увидеть, как беднягу замучают до смерти, выманила их из будуаров?
Тадеус Булл почесал голову через свой черный колпак палача. Он никогда не понимал привязанностей лондонцев. Дайте им кружку эля, кусок баранины и веселую девушку и они будут вполне довольны жизнью.
Странно, но здесь были женщины из всех слоев общества. Благородные дамы с застывшими лицами подносили к носу ароматические шарики. Деревенские девушки в выгоревших платьях беззвучно шевелили губами, произнося про себя молитвы. Торговки и жены лавочников что-то шептали, закрыв лица руками.
Группа бывалых проституток переговаривалась резкими, грубыми голосами. Одна из них протолкалась к Буллу, швырнула ему монетку и сказала:
— Пожалуйста, сэр, будьте милосердны.
Булл проигнорировал и просьбу, и монету. Только в худшие времена снизошел бы он до взятки от проститутки. Но, благодаря протектору Кромвелю, нынешние времена не были тяжелыми для его ремесла.
Через вырезы шерстяного колпака Булл увидел, как на шее у какой-то женщины блеснуло серебро: без сомнения, распятие или изображение Христа, надетое вопреки запрету следовать папистским традициям.
Стража расположилась вдоль дороги, ведущей к эшафоту, где должен быть казнен священник. Казалось, солдаты, как и Булл, были поражены присутствием женщин. Их тяжелые взгляды блуждали по толпе, останавливаясь то на миловидной девушке, то на пышущей здоровьем знатной даме.
Тадеус Булл безошибочно определил звуки, предвещающие прибытие приговоренного. Он скользнул взглядом по петле, раскачивающейся от порывистого весеннего ветерка. Шериф приказал, чтобы она была сделана из толстой пеньковой веревки. Тонкая веревка душит человека мгновенно, избавляя его таким образом от мучений.
Булл знал: власти хотели, чтобы отец Джон прочувствовал каждое мгновение медленного удушения, каждый удар палаша. Его взгляд переместился на лезвие огромного ножа. Специально обработанное в Саксонии оружие предназначалось для того, чтобы искусно разрезать человека пополам. Тадеус достаточно остро заточил лезвие, ведь он не какой-то мясник, чтобы просто кромсать беднягу на куски, будь то священник или кто-то другой.
Знакомое чувство вины охватило Тадеуса Булла. Он был простым человеком, но имел представление об этом чувстве, всегда так некстати овладевавшем им. Вот и сейчас он явственно ощущал привкус вины во рту, похожий на застрявший кусок бараньего хрящика.
Булл прокашлялся. Ему хотелось сплюнуть на землю, но он не мог сделать этого из-за колпака. Его работой было осуществлять правосудие, и ему хорошо платили за это. Многие из приговоренных, стремясь обеспечить себе место в раю, давали ему золотые монеты, как символ отпущения грехов, а не как взятку. Но сегодня он ничего не возьмет, так как священник должен умереть в муках.
Толпа притихла. В похоронные ритмы вплелись звуки приближающейся конницы. Между рядами солдат ехал шериф. Позади него, закусив громадными челюстями удила, тащилась крупная лошадь. Животное было запряжено в подобие повозки, представляющее собой дубовую балку, которая тащилась по земле, оставляя неровный след.
К этой балке и привязали осужденного толстой веревкой, которая в нескольких местах крепко перехватывала его тело.
«Трехмильное путешествие от Тауэр-Хилла (Тауэр-Хилл — площадь около Тауэра, на которой казнили узников. (Здесь и далее примечания редактора)) не прошло бесследно», — отметил Булл. Тряска по булыжным мостовым бедняцких улиц Холборна, мутные лужи и лошадиный навоз, гниющие отбросы Стрэнда сделали свое дело: лицо отца Джона, его волосы и мантия были залеплены грязью.
Установилась жуткая тишина. Булл надеялся услышать привычные насмешки в адрес смертника, но из толпы не раздалось ни звука.
Какая-то отчаянная нищенка прорвалась через ряды солдат и прежде, чем они успели остановить ее, опустилась на колени возле священника и стала обтирать влажной белой салфеткой его лицо, бороду и волосы. Солдаты с трудом ее оттащили.
Отец Джон поднял чистое лицо и обвел взглядом собравшихся зрителей.
И тут раздался плач. Никогда Булл не слышал ничего подобного: казалось, что эти неутешные рыдания, пронзительные вопли, громкие безнадежные стоны вырывались из глубины души плачущих.
Булл поправил колпак, чтобы лучше разглядеть священника. Его длинные волосы были густо забрызганы грязью и приобрели неопределенный оттенок лондонского смога, давно не стриженая борода спутанными клоками свисала на грудь на несколько дюймов. Проклятие! Борода — помеха в его работе.
Глубоко посаженные глаза священника были чисты и сверкали, как отполированные камни, хотя лицо носило следы пыток, которые, по слухам, не вытянули из отца Джона ни единого слова. Его молчание не было сломлено ни истязанием дыбой, ни угрозой колесования. Один из следователей клялся, что священник применял черную магию и обладал способностью входить в состояние транса. Другие утверждали, что он просто сошел с ума.
