22 июня в большом городе N-ске произошло событие, скромно сказать, не рядового значения. На самом деле это событие следовало бы назвать эпохальным, но так сложилось в нашей стране, что великие события мы не замечаем, а ничтожным событиям придаём эпическое значение.
День был памятным. Администрация Мемориального комплекса всегда в этот день старается изо всех сил. Дороги промыты с шампунем, травка в секторах комплекса полита, оркестр играл целый день траурные и патриотические песни, делая перерывы только для того, чтобы передохнуть. Экскурсоводы трудились тоже на славу Отечества – во всех трёх залах музея мемориальной культуры и на полях комплекса.
День был нормальным. По небу ползали тощие тучки, не вызывающие тревоги. Ветерок освежал торжественные лица людей, почитающих подвиги погибших граждан Советского Союза. Народу с утра собралось уже много. Но судя по непрерывному потоку подъезжающих автобусов, народу должно было быть великое множество. Так отмечали День Скорби страшной войны 1941–1945 годов.
На одной из аллей встретились два молодых человека, которых с первого взгляда потянуло друг к другу. Может быть потому, что они были одеты в одинаковых костюмах? Или потому, что были похожи, как братья? Или потому, что от одного из них исходила какая-то особая энергетическая аура, притягивающая к себе не только людей, но и растения? Казалось, все тянутся в его сторону. Собственно риторические вопросы здесь даже не предполагались. Встретились и встретились. Но они радостно засмеялись, пожали себе руки и стали выяснять, кто из них кто.
– Я учитель русского языка и литературы, меня зовут Родион, мне тридцать лет, – представился первый.
– А почему не признаёшься, что ты поэт? – засмеялся второй.
– Откуда знаешь? – засмеялся первый.
– Я знаю всё. Я Бог Род, – представился второй.
– Шутишь что ли? – опять смех.
– Не шучу. Решил вот посмотреть, как люди реагируют на сожжение мёртвых тел. Ну и вообще полагаю увидеть много полезного.
– О полезном понятно, но чтобы Бог! – удивлялся Родион.
– Да ладно, пойдём, погуляем вместе, сам убедишься, – товарищески предложил Бог Род, и они пошли по дорожкам аллей. За ними тотчас устремилась молчаливая толпа людей, которых никто не звал и не приглашал в провожатые. Между тем внимание к двум «товарищам» возрастало. Травы бурно росли поминутно на целый сантиметр. Деревья, как одно, повернули и склонили вершины в их сторону. Птицы летали около них так низко, словно намеревались посидеть на их головах.
– Поэт, ты видишь? – спросил Родиона Род.
– Я вижу чудо. Я убеждаюсь, что ты настоящий Бог. Мне робостно.
– Не трусь, будь собой. Говори, как с равным, задавай любые вопросы. Опубликуешь интервью с Богом и станешь известным… – так говорил Бог поэту, как бы зовя его быть приятелем.
– А что? В такой-то день можно и не ради славы. Когда ещё спросишь о том, чего сам не знаешь, и чего не знает никто, – оживился или слегка раздухарился «приятель» Родион. – Только смотри. Оркестры смолкли. Народ кругом нас, Боже, сделаем так, чтобы слышали все. Пойдём к центральной экспозиции, к распятию Иисуса Христа и это будет нечто. Два Бога на одном кладбище!.. – поэт Родион рисовал себе свои образы. И они пошли к распятию. И действие стало происходить около центрального пункта крематория, около величественного распятия Иисуса Христа, стоявшего в кругу сюжетной экспозиции. Случайно или с умыслом Бог выбрал именно это место, чреватое взрывной интригой. Ну не Родион же указал место Богу? Они подошли. Это был большой крест, на котором мучился Спаситель в последние минуты жизни. Внизу он был обнесён невысоким травяным валиком, росшим кругом. Переходить на газон за круг было понятно непозволительным. Вот тут образовалось вдруг множество скамей и диванов, на которые сразу догадались рассесться люди. А на крутящиеся кресла сели товарищи Бог Род и поэт Родион, учитель словесности и Вседержитель миров. Земля под их креслами будто бы приподнялась, и «приятелей» стало видно со всех сторон. Воздух стал акустическим проводником, теперь каждое слово поэта и Бога было слышно всем, даже в здании музея. Впрочем, экскурсоводы оказались догадливыми и отпустили людей в поле, устремившись сами вслед за ними. Новые партии людей, вылезающих из автобусов, бегом бежали в центр поля, к распятию Христа. При этом никто не объяснял им происходящего. То был некий сеанс информационного управляющего воздействия, предиктором которого был сам Господь Бог. Но, как видели все, и Родион тоже, Бог Род никаких организационных предприятий не производил, он даже не напрягал голоса; всё делалось как бы само собой. Только вот этот голос был иным и неподражаемым. Он был необычно тёплым, отеческим, душевным, родным. Более ни у кого из людей подобных чувственных и проникновенных голосов не было. Люди подбегали, садились на готовенькие новые деревянные диваны и раскрывали рты…
