Далекий тревожный рокот барабанов пробудил меня. Не двигаясь, я лежал в кустах, выбранных мной для ночлега прошлым вечером. Затаившись от постороннего глаза, я напрягал слух, соображая, откуда доносятся рокочущие удары — в этом густом лесу было нелегко определить направление по отдаленным звукам.
Лишь мерный барабанный бой нарушал лесную тишину. Колючие ветви кустарника, оплетенные вдобавок вьющимися растениями, создавали надо мной непроницаемый темный свод. Из своего убежища я не мог видеть ни звезд, ни луны — вокруг простиралась сплошная тьма, черная и глухая, как ненависть врага. Но это вполне устраивало меня — если я почти ничего не вижу, то и сам остаюсь невидимым для чужих глаз.
Ритмичные барабанные удары начинали действовать мне на нервы; они продолжали звучать непрерывно, гулко и угрожающе: бух-бух-бух! — и снова: бух-бух-бух! Не приходилось сомневаться, что это глухой тревожный рокот предвещает нечто ужасное. Ведь только один инструмент на свете мог издавать эти низкие мерные звуки — боевой барабан пиктов, в который колотят размалеванные дикари в набедренных повязках, варвары, из-за которых дремучие леса по ту сторону границы были полны смертельной угрозы.
По ту сторону был сейчас и я. Один, без всякой надежды на помощь, укрывшись под колючими ветвями густого кустарника, я находился в чужом враждебном лесу, кишевшем полуголыми воинами; испокон веков они чувствовали себя хозяевами этих непроходимых джунглей.
Так! Наконец-то я разобрался, откуда доносятся ритмичные удары! Барабан бил на западе, и я решил, что расстояние до него было не таким уж большим.
Я внимательно проверил свое боевое снаряжение: потуже затянул пояс, на котором висело оружие, попробовал, легко ли выходит из расшитых стеклянным бисером ножен короткий кинжал; затем, убедившись, что все в порядке, я, извиваясь ужом и стараясь двигаться совершенно бесшумно, начал пробираться между колючками и острыми шипами кустарника в сторону несмолкающего барабанного боя.
Я был уверен, что этот ритмичный глухой стук означает что-то определенное, но вряд ли он возвещал о моем присутствии — меня обнаружить пикты еще не могли. И тем не менее зловещее «бух-бух-бух» несло угрозу и предвестие беды всем незваным пришельцам, осмелившимся вторгнуться на территорию дикарей, где на редких лесных полянах стояли их немногочисленные хижины. В рокочущих глухих ударах явственно слышались рев всепожирающего огня и шипенье градом сыпавшихся пылающих пиктских стрел, вопли, исторгаемые нечеловеческими пытками, и свист окровавленных боевых топоров, раскалывающих без разбора головы и воинов, и женщин, и детей. Это было поистине страшно!
Выбравшись из-под колючих ветвей, я в полной темноте осторожно пробирался между стволами гигантских деревьев. Время от времени, когда моего лица или напряженно вытянутых рук касалась какая-нибудь тонкая ветка, мне чудилось, что это хвост одной из тех огромных змей, смертельно опасных для человека, что обитают в этом лесу и, притаившись в древесных кронах, дожидаются добычи; эти твари молниеносно падали вниз и обвивались вокруг тела жертвы.
Но создания, которых выслеживал я, были куда опаснее самых смертоносных гадов. Я шел по верному пути: барабанный бой приближался, и теперь мне приходилось красться все осторожнее — как по острому лезвию ножа. Наконец в просвете между деревьями мелькнул красноватый отблеск, и, сквозь грохот размеренных низких ударов, я смог различить приглушенное бормотание собравшихся у костра дикарей.
Там, на поляне, окруженной вековыми деревьями, происходила какая-то варварская церемония — значит, скорее всего, вокруг расставлены многочисленные дозорные. Я знал, как пиктские стражи умели сливаться с темнотой окружающей чащи — их было невозможно заметить до того страшного мига, когда клинок или стрела вонзались в сердце незваного пришельца. При мысли, что я могу наткнутся на притаившегося часового, меня пронзила холодная дрожь. Однако я был уверен и в том, что, если не допущу неосторожности, ни один пикт не сможет разглядеть меня в царящей вокруг непроницаемой тьме: даже если б небо не было затянуто низкими облаками, свет луны и звезд не смог бы проникнуть сквозь густой шатер переплетенных ветвей.
Я спрятался за стволом гигантской лиственницы и всмотрелся в происходящее на поляне действо. Вокруг костра сидело около полусотни пиктов — мне были видны лишь неясные очертания их фигур. Их обнаженные — не считая набедренных повязок — тела были покрыты боевой раскраской. Мне удалось рассмотреть торчавшие в густых черных волосах соколиные перья, и по этому признаку я догадался, что дикари принадлежат к клану Сокола.
В центре поляны темнел грубо отесанный камень — примитивный пиктский алтарь. При виде его у меня прошел мороз по коже: однажды я уже лицезрел такой же камень, жирный от копоти и орошенный кровью. Но тогда его не окружали люди, и мне еще не приходилось быть свидетелем тайного варварского ритуала, совершаемого вокруг подобных алтарей. Но я слышал о нем от тех немногочисленных счастливцев, коим удалось бежать из пиктского плена, и когда я вспомнил их жуткие сбивчивые рассказы, меня снова пронзила неудержимая дрожь.