«Природа – некий храм, где от живых колонн обрывки смутных фраз исходят временами. Как в чаще символов, мы бродим в этом храме». Написанные французским поэтом Бодлером совсем по другому поводу, эти строки напоминают мне Китай. Сцены, эпизоды, рассказы, штрихи – сколько их было за долгие шесть корреспондентских лет. И многие окрашены символами.
Что это – наваждение? Скорее жизнь, порой неосознанная, генетически заложенная. Порой к символам привыкаешь, перестаешь замечать, иногда просто не видишь (как известно, смотреть и видеть – вещи разные и далеко не всегда совпадают). А бывало и такое: в день традиционного китайского Нового Года, на ярмарке в Храме земли шаловливая девушка Юйлань разыграла меня, направив совсем в другую сторону. «Она и должна была так поступить, – сказал ее дедушка, – ведь родилась она в год Обезьяны и потому шаловлива…»
Этюд первый.
Обрывки смутных фраз исходят временами…
Все началось задолго до Китая. Мне, студенту четвертого курса, изучавшему китайский язык, впервые доверили быть переводчиком команды китайских легкоатлетов. Первая встреча. Вхожу в автобус. Идет дождь. Он и подсказывает первую фразу: «Ся юй – Дождь идет», – говорю по-китайски. Вижу доброжелательных людей, которые внимательно смотрят на меня. Ничто не предвещает неожиданности. И вдруг – смех.
Учителя уже успели внушить мне: в отличие от европейских языков, в которых интонация имеет чисто эмоциональное значение, придавая слову или фразе характер вопроса, удивления, утверждения, в китайском Ее Величество Интонация – неотъемлемый элемент произносимого слова, определяющий его смысл. Их четыре: восходящая, нисходящая, ровная и нисходяще-восходящая. Так слово «май», произнесенное в нисходящем тоне, значит «продавать», а если интонация нисходяще-восходящая «покупать». Значит, провалился. Даже «дождь» не могу сказать правильно. Но, когда автобус тронулся, сидевший со мной молодой парень сказал: «Успокойтесь, смех не имеет к Вам никакого отношения, все дело в слове „дождь“. Оказывается, кто-то из китайцев сказал соседу: „Потрогай свою спину“, после чего и раздался смех. Ведь когда идет дождь, его капли задерживаются на панцире черепахи, а черепаха – символ рогоносца.
Когда потом в Китае я ощущал смысл символов, то нередко вспоминал эту сцену. Первые же шаги по Пекину напоминали прогулку в чаще символов.
Лю по профессии каллиграф – занятие, издавна почитаемое в этой стране. Тренируя пальцы, он машинально перекатывал в правой руке два нефритовых шарика. Я спросил у него дорогу на почту и в ответ услышал нечто, похожее на притчу. «Идите все время вперед на восток, вдоль Северной улицы Рабочего стадиона до Северной улицы восточного третьего кольца. На перекрестке увидите плакат – дорожное заклинание: „Сначала помедли, потом осмотрись и только тогда двигайся“. Сверните на север, перейдите мост через реку Лянмахэ, на очередном перекрестке будет надпись: „Южная улица Нового источника“. Идите на запад до отеля „Хуаду“, дальше прямая дорога на север, потом немного на северо-восток – там и будет почта». Лю был коренным жителем Пекина, города, спланированного по сторонам света. Старый дом, где он родился, назывался Северным флигелем, окна выходили на юг, на западе была школа, а на востоке по вечерам раздавался ритмичный перезвон медных чашечек – торговец сливовым отваром приглашал утолить жажду.
Главный китайский символ я увидел в первый же национальный праздник. На площади Тяньаньмэнь воздвигли тридцатиметровую композицию из желтых хризантем: два дракона играли лепестком цветка – то был символ удачи, богатства, энергии высшей земной силы. Как возник в сознании народа образ дракона? Одни ученые говорят, что он ассоциируется со змеей, крокодилом, ящерицей. Другие утверждают, что это генетическая память о вымерших динозаврах. А вдруг это образ какого-то созвездия, торнадо, молнии, а то и радуги? Так или иначе, дракон – существо особое в народной фантазии и традиционной культуре Китая.
Впрочем, этот вечный символ возникает на главной площади Китая изредка. Есть символы, ставшие постоянными. Когда первого октября 1949 года Мао Цзэдун провозгласил образование Китайской Народной Республики, на площади появился портрет Сунь Ятсена, вождя буржуазной революции 1911 года, свергнувшей императорскую династию. И в наши дни по большим праздникам портрет Сунь Ятсена воздвигают в центре площади, на одной оси с Памятником народным героям, усыпальницей Мао и его портретом, что висит постоянно над трибуной Тяньаньмэнь. Направление по оси – традиция Пекина, так строили здесь главные архитектурные ансамбли. В течение нескольких десятилетий по большим праздникам на площади воздвигались конструкции: портреты Маркса и Энгельса – на восток от оси, Ленина и Сталина – на запад от нее. Но вот 1 мая 1989 года впервые этих портретов здесь не оказалось. Смену декораций официально объяснили так: в дни национальных торжеств в других странах вывешивают портреты лишь своих героев, почему бы Китаю не заимствовать этот опыт?
