Господин Шерхт, выйдя из дверей чёрного хода своего особняка, оглянулся по сторонам. Осень полностью вступила в свои права, холодный ветер бросал горстями в лицо мужчины крупные капли скрывающегося дождя и жёлтые листья деревьев. Поёжившись от холода, Шерхт повернулся к двери, произнёс:
— Всё, милая, нам пора. Мы и так задержались. Старая Магда не любит ждать.
В дверях показалась женщина, которая держала на руках свёрток.
— Курт, может не стоит этого делать, может быть всё обойдётся?
— Нет, Лиз, не обойдётся. Не дай, Бог, кто-то узнает всю правду о нашем сыне, даже страшно представить, что будет с ним и с нами. Пойдём, милая, пойдём.
Женщина вышла на улицу, свет фонаря попал на её бледное, заплаканное лицо. Лиз опустила вуаль, склонила вниз голову, пошла следом за мужем по тёмной аллее, которая лишь изредка освещалась тусклыми масляными фонарями.
Сильный порыв ветра качнул фонарь, деревья протяжно застонали от насилия над ними. Дождь усиливался с каждой минутой, и от этой мерзкой погоды, на душе у супругов было очень неуютно. Но от того, что собирались сделать супруги Шерхт, на душе у них становилось тоскливо и пусто. Люди себя ненавидели в этот момент, но то, что они собирались сделать у ведьмы — всё ради сына, любимого Верда.
Без скрипа отворилась калитка, слуга, закутанный в непромокаемый чёрный плащ, придерживая рукой калитку, отвернулся в сторону. Когда мужчина и женщина прошли мимо него, слуга закрыл калитку, повернул в замочной скважине ключ, осенил себя знаком преклонения перед Ним и медленно, шаркая ногами, направился в сторону сторожки.
За пределами особняка, супругов ждала карета, с запряженной шестёркой гнедых лошадей. Лошади прядли ушами, недовольно фыркали от холодного ветра и дождя. Они возражали против того, что их оторвали от кормушек с сытным ячменём, от чистейшей родниковой воды в поилках и выгнали из тёплых конюшен на такой холод.
Кучер, старый Гирт, открыл дверь кареты, отошёл в сторону.
— Лиз, давай ребёнка мне, садись в карету. И прекращай плакать.
Когда супруга села в карету, Шерхт подал ей сверток, бросил кучеру:
— Стражникам я всё сам буду объяснять. Ты — помалкивай, Гирт.
* * *
Сержант городской стражи, Дер Витр, удивлённо посмотрел на приближающуюся карету, выругался, сплюнул на мостовую. Карета приближалась явно дорогая, куда господ в такое время несёт? Но на то они и господа, чтобы иметь свои причуды и капризы. Сержант помахал фонарём, карета остановилась напротив него.
— Кого везёшь, приятель? — спросил сержант кучера, но в ответ прозвучало что-то невнятное.
— Зубы разболелись? Да, в такую погоду им только этого и нужно. Лечись, приятель.
Дер Витр открыл дверь кареты, свет фонаря выхватил из сумрака лицо мужчины, лет сорока, с небольшой бородкой, аккуратными усами. Лицо женщины сержант не рассмотрел из-за вуали. Больше в карете никого не было. Часы на башне городской ратуши, пробили семь раз.
— Господа, не буду спрашивать, куда вы едете на ночь глядя, но напомню вам, что через два часа городские ворота закроются до утра.
— Спасибо, сержант. Мы в соседний Эльсбрук, я думаю, до закрытия успеем. Вот вам на горячее вино после смены.
Сержант сжал в руке монету, блеснувшую в свете фонаря жёлтым цветом. Золотой! Сержант даже не поверил своим глазам — ему только что с неба свалилось его недельное жалование.
— Ну, если даже и задержитесь, то ничего страшного, господа. — голос у сержанта стал приветливым и дружелюбным. — Мы вам завсегда рады будем услужить. Эй, бездельники, поднять решётку!
* * *
Магда уже три часа находилась у печи, непрерывно помешивая что-то в горшочках. При этом она произносила, одной ей ведомые, заклинания. В горшках что-то постоянно булькало, вверх поднимался пар, причём этот пар периодически менял свой цвет. Запах стоял такой мерзкий и ужасный, что Магда сама морщилась, но продолжала работать.
В углу избы, в которой жила старая ведьма, зашевелилась куча тряпья, послышался чей-то вздох.
— Ох, мать, что ты там такое варишь? У меня двухнедельный насморк за пять минут пропал. Причём — полностью, как и не было его. Чудеса! Впрочем, кому я это говорю?
— Ты, лежебока, ничего не перепутал с теми господами? Может, они завтра приедут?
— Нет, ну что ты, матушка-кормилица, как можно перепутать такое? Событие, подобное этому, случилось около…….даже и не вспомнить. Сезонов сто, может больше, тому назад. Родители не станут ребёнком рисковать. Обязательно сегодня приедут, или я не Люф буду.
— Люф, бездельник и балабол. Встань со скамейки, принеси мне ещё дров и натаскай воды. Только и можешь, что лежать целыми днями на лавке, да трескать за столом за троих.
— Не получится мне поработать, матушка-кормилица. Они уже прибыли. Вы то не слышите, стары уже, а я шум подъезжающей кареты уже пять минут, как слышу.
Тряпьё зашевелилось, теперь на лавочке, свесив ноги сидел, отчаянно зевавший, карлик. Он спрыгнул на дощатый пол, нашёл свои сапоги, не спеша надел их. Подойдя к огромному столу, на котором были разложены всевозможные связки трав, он, забравшись на лавку, начал травы собирать в одну большую кипу. Связав получившуюся кипу трав верёвкой, он протёр стол тряпкой.
