Андрей Емельянов
Вера
Здравствуй, сестренка.
...Джуд, милая Джуд, как давно я не получала от тебя писем, не читала твоих смешных и не очень историй о нашем родном доме... Ты даже не можешь себе представить, как я скучаю -- ночью, когда в бараках выключают свет, я пробираюсь в туалет, сажусь на подоконник и, прижимаясь затылком к еще теплому стеклу, курю и вспоминаю, как ты ругала меня за привычку дымить перед сном. Сижу и реву, не вытираю слезы, глотаю горький дым, отплевываю крошки дрянного табака. Только далеко за полночь пробираюсь обратно к своей ненавистной, скрипучей кровати...
...Ох, Джуд, я все глупости тебе рассказала в письме, нажаловалась, нарыдалась над клочком бумаги, а про главное чуть не забыла -- в общину завтра едет Эдуард, я с ним передам маме немного денег, пусть она его встречает сразу на вокзале, а то мало ли... Ты сама прекрасно знаешь этого неудачника, все с ним не слава богу... Помнишь, как прошлой весной, прямо на пороге дома, его поймали сыновья Софонии? Благо, он крестик нательный догадался надеть в тот раз. Эдуард невезучий, обязательно что-нибудь испортит, сломает и везде опоздает, но у меня не было другого выхода, единственная возможность поскорее помочь вам -передать деньги через него.
Пиши обязательно, не ленись -- рассказывай обо всем, что происходит в общине. Поцелуй маму и слушайся ее во всем, хотя я и так знаю, что ты никогда обидишь ее, не огорчишь. Люблю тебя, и каждое утро чувствую на своем сердце тяжелую печаль, чувствую сотни километров между нами. Hу вот, опять начинаю плакать, пора заканчивать. За меня не беспокойся, со мной все будет хорошо.
Целую и крепко обнимаю, твоя Вера.
* * *
Здравствуй, Вера!
Давеча матушка наша ходила на вокзал, но Эдуарда не было. Мало того, не было и поезда, на котором он должен был приехать. Добрые люди рассказали матушке, что все поезда с той стороны более не идут, а все наоборот, в вашу сторону едут, да все с танками и солдатиками бритыми. Матушка еле дошла до дому, забежала бледная и сразу к красному углу. Hасилу от нее я добилась, что произошло, да как, да почему она такая... Вера, сестра, как я боюсь. Что теперь будет с вами? Матушка просила тебе написать, чтобы ты приехала обратно в общину, она поговорит с отцом святым и советом, она сама тебе все простит, да и давно уже простила на самом деле... Я тоже очень хочу, чтобы ты приехала, я не могу сидеть на месте -- все думаю, что там, как там у вас? ...Мы с ней горячо молимся за тебя, я сама вчера всю ночь проплакала и просила Бога, чтобы это письмо обязательно дошло к тебе, чтобы ты пожалела нашу старую матушку и обязательно приехала бы. Молилась, чтобы мы все вместе были, а там и все невзгоды переживем... Эдуард так и не появился, да поможет ему Господь наш. Боюсь сказать что-нибудь батюшке Эдуарда, боюсь, боюсь... ничего не говорю.
Вот и сейчас матушка плачет на кухне, а я сама ничего не могу делать, все думаю о вас. Молчит радио, молчал и отец Степан, когда я сегодня утром встретила его. Ты же помнишь -- он всегда все знал, наперед этого радио все мог сказать, а сегодня промолчал, прошел мимо нас. Черный лицом, страшный, Господи прости...
Вера, я прошу тебя, ведь ты можешь просто притвориться, просто сделать вид (да простит меня Господь за такие слова). Три раза в день сходить в церковь, да постоять дома перед иконами -- не такая большая плата за безопасность твою, да за наше с матушкой душевное спокойствие...
...Приезжай, мы очень будем ждать. Пусть Бог охранит тебя от всего злого и нехорошего, пусть Он отведет от тебя нечистых душой. Искренне молюсь Ему, твоя Джуд.
* * *
Здравствуй, сестренка.
Джуд, родная моя, наверное вы все уже знаете... Все так быстро произошло, я ничего не успела понять. Когда поселок оцепили войска, когда танки перегородили дороги, даже тогда мы еще ничего не могли понять. Потом дошли слухи о том, что в соседнем поселении на пятничной проповеди до смерти избили священника и выкинули его тело в реку. Я до сих пор не могу поверить в это. Скорее я поверю в то, что Священный Синод устроил провокацию и теперь у ваших попов есть хороший повод для того, чтобы людей со всех поселений согнать на каторгу, как было раньше, как было двадцать лет назад. Мы спрашивали у солдат, но они молчат. Вцепились в свои автоматы и молчат, а какой-то офицер наорал на нас и приказал своим, чтобы они в следующий раз стреляли в "этих безбожников". Понимаешь, прямо в нас...
Сегодня с утра ходят разговоры о том, что войска начинают минировать полосу отчуждения вокруг стены поселка. Боюсь, что это правда. Всю ночь что-то гремело, какие-то машины, что-то происходило там, за стеной. Теперь это для нас другой мир, нас не выпускают за ворота, не говоря уже о том, чтобы отпустить кого-то домой.
Я знаю, что это письмо навряд ли дойдет до вас. Hо все равно пишу его, пишу с очень маленькой надеждой на чудо -- а вдруг это весь этот кошмар закончится и уйдут войска. Что, если вдруг опять все наладится и заработает почта, начнут ходить поезда? И сама понимаю, как глупы все эти надежды... Мы готовимся к худшему. Все растеряны. Я тоже не исключение. Мне просто страшно, страшно так, как не было никогда в жизни.
