Роман о будущем
В октябре 2014 года пилотным тиражом вышел в свет роман координатора Ассоциации футурологов России Юрия Шушкевича «Вексель судьбы».
В основе сюжета романа — судьба двух разведчиков-диверсантов НКВД СССР, которые в результате хронопортации переносятся из 1942 в 2012 год.
В нашем сегодняшнем мире им удаётся быстро «акклиматизироваться» и стать участниками многочисленных событий, связанных с розысками исчезнувшего за рубежом крупного царского вклада. Однако вместо капиталов, лёгших в основу мировой финансовой системы и с известных пор правящих миром, героям романа удаётся обрести сокровища иного рода.
Роман интересен многочисленными историческими коллизиями и футурологическими прогнозами, которые, будучи преломлёнными в сознании людей первой половины XX века, зачастую раскрываются с неожиданной стороны.
«Господи! Как долго я спал! Неужели я заснул против своей воли? И почему мне так трудно открыть глаза? Солнце слепит невыносимо».
Веки, словно отекшие свинцовой тяжестью, закрылись, и от прошедшей по лицу судороги захрустел песок на зубах. Усилием воли через мгновенье глаза были вновь разомкнуты, и яркий пульсирующий солнечный свет, как бритва, врезался в мозг, разрывая скопившуюся плотную сонную мглу на багрово-черные капли, которые, симметрично кружась и раздвигаясь, уступили место сначала торжественно-лиловому свечению, сменившемуся полупрозрачной лазоревой пеленой и затем — внезапно явившейся чёткой картине весеннего леса с нежно-салатной листвой берёз и устремившимися ввысь золотыми стволами сосен.
По всему телу в следующий же миг пронеслась лёгкая судорога, подобная слабому электрическому разряду. В ногах обнаружилась каменная тяжесть, из-за которой было невозможно ни согнуть колено, ни повернуться со спины на живот. Зато плечи, руки и шея оказались подвижными и живыми — ладони чётко чувствовали врезавшуюся в кожу острую хвою и жилы присыпанных прошлогодним опадом корней, а пальцы легко и послушно проникали в податливую мягкость нагретого солнцем дёрна. Можно было приподняться на руках и, запрокинув голову, видеть рассеченные сосновыми кронами квадраты и треугольники светло-голубого неба, манящего теплом и жизнью.
В лесу было достаточно тихо. Изредка раздавались и тотчас же замолкали птичьи крики, да глухой дробью где-то вдалеке стучали колеса поезда. Почему-то не было слышно ни приземного жужжания насекомых, ни высокого шума листвы. Тишина оказывалась необычной и даже пугающей, и одной из первых мыслей было: «Я сплю?» Ведь сновидения лишь обозначают звуки, но не содержат их. Следующая мысль, пронзившая мозг и даже на мгновение затмившая зрение яркой вспышкой, вопрошала: «А жив ли я?» В ответ на неё какая-то непонятная сила тотчас же подняла и расправила грудь, и в лёгкие с шумом ворвался свежий влажный воздух, напитанный прелым духом земли и острыми запахами недавно распустившихся юных листьев. «Ух!.. Похоже, жив».
Однако в минуту, когда по ещё мгновение назад бесчувственной пояснице стало распространяться бодрящее покалывание, свидетельствующее о том, что тело продолжает оживать, и спустя какое-то короткое время, когда ноги станут слушаться, он сумеет подняться, — неожиданный и страшный удар, направленный кем-то прямо в лицо, пресёк и обрубил благостное течение мысли. В глаза хлынула мгла, имевшая запах и вкус тёплой крови. Повинуясь инстинкту самозащиты, руки выстрелили вперёд, ухватившись одна за колено, другая — за щиколотку нападавшего, прикрытую толстым шнурованным верхом ботинка, уже изготовившегося к следующему удару. Возникшая из ниоткуда внутренняя сила, которой наполнились ещё слегка ватные руки, с резкостью прижала неприятельское колено к земле — что, по-видимому, стало для нападавшего неожиданностью, поскольку он, теряя равновесие, с шумом и громкой руганью завалился на траву.
В этот момент надлежало бы суметь перевернуться на бок и, решительно оттолкнувшись от поверхности, со всей тяжестью и свирепостью навалиться на агрессора, оглушить его ударом в район виска, затем постараться обездвижить, заломив, до хруста в сухожилиях, его преступную руку. Не забыв при этом лишить его возможности кричать — закрыв для этого локтем рот или, если удастся на несколько мгновений освободить руки, то забить туда в качестве кляпа пучок сухой травы с корневым комом, оторванный от ближайшей кочки. И лишь только потом, заглянув негодяю глаза и разобравшись, что же это за гусь, решить, как действовать дальше — оглушить, связать или же сразу отправить к праотцам.
Однако чёткий и понятный план поединка, десятки раз отработанный на боевых занятиях и сотни раз прокрученный в голове со всеми мыслимыми и немыслимыми вариациями, в этот раз увы, никак не мог быть выполнен. Поясничные мышцы едва слушались слабых импульсов воли, а ноги продолжали пребывать в бесчувственном оцепенении. Несколько драгоценных секунд было упущено, и неприятель, шумно поднявшись с земли, нанес высоким шнурованным ботинком ещё один удар, после чего опустился на одно колено, буквально вдавив им в землю локоть распластанной руки, вцепился в шею и начал душить, что-то негодующе приговаривая себе под нос. Добраться до шеи негодяя или сдернуть с себя его грузное туловище каким-либо болевым приёмом с одной действующей рукой не представлялось возможным. Исход поединка, начавшегося столь внезапно и необъяснимо, столь же внезапно окрасился мраком близкого смертного финала. Чернота накатывалась волнами, иногда на несколько секунд отступая, когда удавалось разомкнуть веки, и тогда кровь, посылаемая бешено колотящимся сердцем, распахивала зрачок для приёма последних порций света, уже более не передающего деталей и несущего лишь прощальный образ проваливающегося в никуда мира.
