Рано поутру я редко бываю в форме, а уж тем более в первые дни йоркширской весны, когда пронизывающий мартовский ветер задувает с холмов, забирается под одежду, щиплет нос и уши. Безрадостная пора, самая неподходящая, чтобы стоять посреди мощеного двора маленькой фермы и смотреть, как красавец-конь издыхает из-за моей некомпетентности.
Началось все в восемь. Я как раз кончал завтракать, и тут позвонил мистер Кеттлуэлл.
– У меня, значит, рабочий конь весь бляшками пошел.
– Да? А какими бляшками?
– Ну, круглыми такими, плоскими. Они у него по всему телу высыпали.
– И появились они внезапно?
– Вечером он был как огурчик.
– Хорошо. Я сейчас же его осмотрю.
Мне просто руки хотелось потереть от удовольствия. Уртикария. Обычно она проходит сама собой, но инъекция ускоряет выздоровление, а мне не терпелось испробовать новое антигистаминное средство – оно рекомендовалось именно для таких случаев. Как бы то ни было, превосходная возможность для ветеринара показать себя. День начинался очень приятно.
В пятидесятых годах на фермах прочно воцарился трактор, однако сохранялось еще довольно много рабочих лошадей, а добравшись до мистера Кеттлуэлла, я увидел, что мой пациент – это нечто особенное.
Фермер вывел его из стойла во двор. Великолепный шайр, восемнадцать ладоней в холке, не меньше. Благородная голова, которую он, шагая ко мне, гордо вскидывал. Я глядел на него с чувством, близким к благоговению, любуясь крутым изгибом шеи, широкой грудью, мощными ногами с густыми щетками над массивными копытами.
– Какой чудесный конь! – ахнул я. – Просто гигант!
Мистер Кеттлуэлл улыбнулся с тихой гордостью.
– Да что уж, конь что надо. Я его месяц как купил. Нравится мне, чтобы в хозяйстве был справный коняга.
Мистер Кеттлуэлл был маленьким, щуплым, довольно пожилым, но еще бодрым и энергичным. Ему пришлось встать на цыпочки, чтобы похлопать мощную шею. Конь воспользовался этим и благодарно потерся о него мордой.
– И ласковый такой, смирный.
– Да, когда лошадь не только красива, но и нрав у нее добрый – это многого стоит. – Я провел ладонью по коже, покрытой типичными бляшками. – Несомненно, уртикария.
– А это что?
– Иногда ее называют крапивницей. Вид аллергии. Возможно, он съел что-то не то, но обычно установить причину бывает трудно.
– И что, болезнь серьезная?
– Нет-нет. Вот сделаю ему инъекцию, и скоро все пройдет. Ведь так он здоров?
– Ага. Здоровее некуда.
– Отлично. Иногда животное в таких случаях чувствует себя неважно, но ваш молодец просто пышет здоровьем.
Набирая в шприц антигистаминный препарат, я подумал, что в жизни не говорил более правдивых слов. Великан прямо-таки лучился здоровьем.
Во время инъекции конь не шевельнулся, и я уже хотел было убрать шприц, но тут мне в голову пришла новая мысль. От уртикарии я обычно применял собственный препарат, и он всегда давал хорошие результаты. Пожалуй, для верности стоит ввести и его. Пусть этот великолепный конь побыстрее и понадежнее избавится от своей хвори. Я рысью сбегал к машине за моим надежным средством и ввел обычную дозу. Великан опять и ухом не повел. Фермер засмеялся.
– Ей-богу, ему ваш укол нипочем.
Я сунул шприц в карман.
– Да-да. Жаль, что не все наши пациенты такие терпеливые. Он молодчага.
«Вот это, – думал я, – праздник, а не лечение». Простой случай без осложнений, приятный фермер, кроткий пациент и к тому же истинное воплощение лошадиной красоты – я готов был любоваться им хоть весь день. Мне не хотелось уезжать, но меня ждали другие срочные вызовы. И все-таки я никак не мог сдвинуться с места, вполуха слушая рассуждения мистера Кеттлуэлла о перспективах окота.
– Ну что же, – сказал я наконец, – мне пора. – И я уже было собрался уйти, как вдруг заметил, что фермер оборвал свою речь.
Молчание длилось минуту-другую, а потом мистер Кеттлуэлл пробормотал:
– Его чего-то пошатывает.
Я поглядел на коня. У него чуть подрагивали мышцы ног. Дрожь была практически незаметной, но она распространялась все выше, и вот уже начала подрагивать кожа на шее, спине и крупе. И дрожь постепенно усиливалась.
– Что это? – спросил мистер Кеттлуэлл.
– Небольшая реакция на укол. Сейчас пройдет. – Я пытался говорить с небрежной уверенностью, которой отнюдь не испытывал.
Мало-помалу дрожь охватила коня с головы до копыт, становясь все интенсивнее, а мы с фермером смотрели и молчали. Мне чудилось, что я стою так целую вечность, пытаясь придать себе безмятежный вид. Я просто не верил своим глазам. Такое внезапное, необъяснимое изменение! Для него же нет причин! У меня застучало сердце, во рту пересохло: дрожь сменилась судорогами, сотрясавшими все тело коня, и его глаза, недавно такие спокойные, выкатились от ужаса, а на губах заклубилась пена. Мысли вихрем неслись у меня в голове. Пожалуй, не следовало сочетать эти две инъекции… Но не могли же они дать такой страшный эффект! Никак не могли.
