Четыре деревянные кола (© Перевод И. Иванова)
Передо мною лежала телеграмма:
ДЖЕК ЗПТ РАДИ СТАРОЙ ДРУЖБЫ НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙ ТЧК СОВСЕМ ОДИН ТЧК ОБЪЯСНЮ ПРИ ВСТРЕЧЕ ТЧК РЕМСОН ТЧК
Простые слова описывали некую, не совсем понятную ситуацию. Однако больше всего меня насторожил тревожный тон телеграммы.
Я сумел успешно закончить дело, которое в течение трех недель озадачивало полицию и два лучших детективных агентства города. После напряженной работы я, надо думать, заслужил этот отдых, посему велел собрать мне пару чемоданов и полез искать расписание поездов. С Ремсоном Холройдом мы не виделись несколько лет, фактически с того самого дня, когда окончили колледж. Мне было интересно узнать, как сложилась его судьба, а содержание телеграммы, имевшее оттенок таинственности, судя по всему, обещало неплохое развлечение.
Через день я уже стоял на платформе Черинга — захудалого городишки с населением не более полутора тысяч человек, который правильнее было бы назвать деревней. Усадьба Ремсона лежала отсюда в десяти милях. Я подошел к кучеру, дремавшему на козлах двухколесного экипажа, и спросил, не согласится ли он меня довезти. Узнав, куда мне надо, малый сложил ладони, словно собирался молиться, затем поглядел на меня со смешанным чувством удивления и подозрительности.
— Не знаю, мистер приезжий, чего вам там понадобилось. Но если хотите совет от богобоязненного человека — возвращайтесь-ка лучше туда, откуда приехали. Про то место никто доброго слова не сказал — одна жуть. Кто туда забредал — живыми не возвращались либо вскоре помирали от потери крови и страха. Нечистое там место. Человек это творит или зверь — не знаю. Но одно скажу: я бы вас туда не повез даже за сто долларов.[1]
Услышанное не обнадеживало, хотя и не вызывало особого доверия. Обычные сплетни и суеверия жителей захолустья. Я не стал уговаривать этого кучера и отправился на поиски какого-нибудь менее впечатлительного субъекта, который не откажется меня подвезти за приличную для здешних мест плату. Представьте мое удивление, когда и все остальные повели себя точно так же, как первый: одни истово крестились, другие ошалело глядели на меня и бросались бежать, будто перед ними был пособник дьявола.
Между тем мое любопытство возросло настолько, что я вознамерился добраться до жилища Ремсона, даже если это будет стоить мне жизни. Одарив этих несчастных насмешливым взглядом, я подхватил чемоданы и бодро зашагал в указанном направлении. Мили через две я ощутил, что мой багаж заметно потяжелел, и был вынужден сбавить шаг.
Солнце уже цеплялось за верхушки деревьев, когда впереди появились очертания большой старинной усадьбы, где нынче Ремсон жил в полном одиночестве. Время и стихии заметно потрепали это строение: трудно было найти окно с цельными стеклами, а покосившиеся ставни и на слабом ветру скрипели так, что даже смелому и стойкому человеку делалось не по себе.
Ярдах в ста от усадьбы я заметил небольшое здание из серого камня. Куски такого же камня лежали и вокруг него, утопая в густой траве и кустах (добавлю, что буйство растительности я замечал везде, куда обращал свой взгляд). Подойдя ближе, я понял назначение этого строения. Оно было фамильным склепом, а куски серого камня — могильными плитами. Но тогда почему одних членов семьи хоронили внутри склепа, а других — снаружи, как на обычном кладбище?
Не задерживаясь возле склепа, я направился к дому, поскольку вовсе не собирался проводить ночь в обществе мертвых. И тут у меня впервые шевельнулась странная мысль. Страх жителей Черинга и их упорное нежелание ехать сюда уже не казались мне глупыми суевериями. Разумно ли я поступил, отправившись в эту глухомань? Я ведь мог бы неплохо отдохнуть и на побережье или в загородном клубе.
К этому времени солнце окончательно скрылось. В сумерках усадьба и окрестности приобрели еще более жуткий вид. Собрав всю свою храбрость, я поднялся на веранду, поставил чемоданы на шаткий стул и дернул рукоятку старинного звонка.
Где-то в недрах усадьбы что-то зазвенело и затем еще несколько раз повторилось, пока, как мне показалось, не начал звенеть весь дом. Потом вновь наступила тишина, если не считать скрипа и стона, который издавали раскачиваемые ветром ставни.
Прошло несколько минут, прежде чем с другой стороны двери послышались шаги. Затем они смолкли. Дверь осторожно приоткрылась, оттуда высунулась голова (туловище скрывалось в темноте) и принялась меня тщательно оглядывать. Наконец дверь широко распахнулась, и выскочивший Ремсон бросился мне на шею, бормоча слова благодарности за мой приезд. Я едва узнал своего приятеля по колледжу. Состояние, в котором он находился, граничило с истерикой.
