В потоке времени

Свой шедевр — роман «Сто лет одиночества» — Гарсиа Маркес создавал более двух десятилетий. Окончательный вариант романа показывает: его автор уже овладел всеми секретами литературного мастерства. Или, если угодно, набил себе руку (исписывая тонны бумаги карандашом, авторучкой либо печатая на машинке). Вспоминая о начальном времени работы над «Ста годами…», Гарсиа Маркес признавался: «Я понял, что эту „ношу“ мне не осилить. Мне самому не верилось в то, что я рассказывал, но поскольку я знал, что все это — правда, то понял, что мои трудности — чисто технического характера: я не располагал литературными приемами, стилистикой, для того чтобы в мой рассказ можно было поверить, чтобы он стал правдоподобным. Тогда я его бросил и написал четыре книги».

Эти книги — сборник рассказов «Похороны Великой Мамы», повести «Палая листва», «Полковнику никто не пишет» и роман «Скверное время». Во многих из них уже действуют герои будущих «Ста лет…», а место действия — городок Макондо.

Впервые в творчестве Гарсиа Маркеса городок Макондо появляется в повести «Палая листва» и в новелле «Монолог Исабели, которая смотрит на дождь в Макондо» (она как бы прелюдия к повести). Писатель начинает осваивать свою собственную территорию. Начинает осознавать магию окружающей его действительности.

Повесть «Палая листва» рождена детской памятью Гарсиа Маркеса, в которой властно жили воспоминания его деда о гражданской войне в Колумбии. Полковник, приведший дочь и внука в дом самоубийцы, — это, несомненно, дед писателя. А семилетний внук — сам Габриель Гарсиа Маркес.

Прообразом Макондо стала Аракатака — крохотный городок на севере Колумбии, в котором родился Гарсиа Маркес. «Мы, то есть моя семья, уехали из Аракатаки, когда мне было восемь или десять лет. Мы уехали в другое место, а когда мне исполнилось пятнадцать, моя мать собралась в Аракатаку, чтобы продать дом. Тогда я сказал ей: „Я с тобой“. Мы поехали в Аракатаку, и я увидел, что все там было по-прежнему, только немного изменилось; произошел как бы поэтический сдвиг. Я убедился в том, в чем нам всем доводилось убеждаться: улицы, которые раньше казались широкими, теперь стали узкими, дома были не такими высокими, как мы себе воображали, они были все те же, но источенные временем и запустением; сквозь окна мы видели, что и обстановка в домах прежняя, только на пятнадцать лет старше. Это был раскаленный и пыльный поселок. Стоял жуткий полдень, в легкие набивалась пыль… Мы с матерью шли через это селение словно сквозь мираж…»

Но повесть пишет человек, повзрослевший еще более. И он пишет уже не о дедушке, матери и себе, а о той атмосфере отчужденности, которой пропитано в Макондо все вокруг. Повесть охватывает двадцать пять лет истории Колумбии — от окончания «Тысячедневной войны» до 1928 года. И эти четверть века — время недоверия, страха, вражды, одиночества.

В «Палой листве» сказалось влияние Фолкнера и конкретно его романа «На смертном одре». Гарсиа Маркес постоянно называл Уильяма Фолкнера своим учителем («Фолкнер научил меня описывать Америку»), но всегда подчеркивал, что его задача как писателя — преодолеть влияние великого североамериканского романиста.

И любопытно: уже в первой повести Гарсиа Маркеса звучит, пусть и несколько приглушенно, полифония (голоса деда, дочери и внука). С изумительным мастерством она будет воспроизведена в самобытнейшем произведении колумбийского прозаика — романе «Осень патриарха» (1975).

Да, на литературной карте Колумбии появился городок Макондо. У него уже была своя история, он был уже погружен в магию реальной жизни. Дома заселяли старики и дети, бедные и богатые, добрые и злые. Но необходимо отметить существеннейшее отличие «Палой листвы» от «Осени патриарха» и «Ста лет…»: в начальную пору существования в Макондо еще не поселился смех.

На подступах к своей «большой» книге колумбийский прозаик в начале 60-х годов написал роман «Скверное время». В нем он зафиксировал тот период истории Колумбии, который называется «виоленсия» (террор, насилие, полицейский произвол).

Виоленсия началась с убийства лидера колумбийской либеральной партии Хорхе Гайтана (1898–1948) и длилась почти десятилетие. Гарсиа Маркес, непосредственный свидетель событий этого времени, вспоминал: «Настал период, известный под названием „колумбийская виоленсия“, и тогда, не знаю, в какой именно момент, я обрел политическое сознание и ощутил свою причастность драме страны. Я перешел к историям, которые полностью отличались от тех, что интересовали меня раньше, — к драмам, непосредственно связанным с социально-политическими проблемами тогдашней Колумбии. Я не был согласен с тем, как их трактовали другие колумбийские романисты, которые представляли насилие как „опись“ убитых, только как документ. Я же всегда думал, что самое тяжкое в насилии — это не количество погибших, а тот ужасный след, который оно оставляет в колумбийском обществе, в селениях Колумбии, опустошенных смертью… Было еще другое, что меня волновало. В этом есть что-то мистическое, свойственное всем писателям: меня занимали как убитые, так и убийцы. Меня очень волновали люди, которые погибли, но также и полицейский, который прибыл в селение убивать. Тут я спрашивал себя: что случилось с этим человеком, как он дошел до такой жизни, до того, что начал убивать? У меня был совершенно другой взгляд на насилие: в то время как другие рассказывали драму о том, как убийцы входили в селение, насиловали женщин и обезглавливали детей, я размышлял о тяжелых социальных последствиях и откладывал в сторону „опись“ мертвых».