Лодка, которую украл Зренн, была яликом, очень похожим на лодку Квефа, но плавать под парусом на ней было можно. Раб установил мачту и развернул груботканый квадратный парус, чтобы поймать утренний ветер, который дул порывами с материка. Потом он рассказал мне, — со мной он был необычайно разговорчив, — как люди его племени плавали туда и назад по Дикой реке, занимаясь торговлей, и чувствовали корабли и лодки так же, как чувствовали богов, — наследственная мудрость, переходящая от отца к сыну. Эта голубая река тянулась на миллионы миль к западу и к северу. Он сидел на веслах с детства, пока на него не обрушилось ярмо рабства и он вместе со многими другими не был уведен в Черный Эзланн, потом его обменяли в Со-Эсс и наконец после налета он оказался в Эшкореке.
Длинный Глаз был на четыре года младше меня, а выглядел вдвое старше.
Он рассказывал, что девушки его племени достигали брачного возраста лет в одиннадцать — даже в диких племенах это считалось рано. Не удивительно, что бедные женщины изнашивались прежде, чем достигали двадцати, выглядели, как иссохшие ведьмы, к двадцати пяти и через пару лет умирали. Мужчинам было немногим лучше. Сорокалетний старейшина встречался редко и был весьма почитаем. Их волосы седели на двадцатом году. Я имел наглядное свидетельство этому, так как в шевелюре Длинного Глаза, цвета воронова крыла, уже блестели серебряные нити. Странно, но его лицо оставалось чистым. Я ему даже завидовал, так как густая поросль на моей челюсти и верхней губе лезла неудержимо.
Длинный Глаз поднял парус, чтобы поймать ветер, свободно поставил его и взял весла, когда ветер стих. Ночью лодка дрейфовала, но с помощью разных ухищрений он держал ее по курсу. Мы должны были двигаться на юго-юго-восток, как говорила его старая карта. Мы наживили леску провизией покойного Зренна и наловили рыбы. В лодке был даже небольшой мангал, на котором мы могли испечь рыбу, и две глиняные бутылки, в них Длинный Глаз налил свежей воды из ручья на острове. В океане чувство дискомфорта исчезло. Океан не оставил меня равнодушным. Высокое небо, большие облака по краям, которые казались такими близкими, что хотелось их потрогать; свет ясного дня, проникавший сквозь воду, как сквозь стекло; блеск рыбы, сияющей холодным огнем в темноте; море, одетое в фосфоресцирующие кружева: весла, задевая их, становились серебряными.
Оглядываясь на это отчаянное приключение, я пытаюсь вспомнить, что же я должен был чувствовать, с фантастически мрачным оптимизмом обрекая себя на неизведанное. Думаю, что моя жизнь двигалась слишком быстро для меня, а я лишь торопился за ней. Это могло бы объяснить и мое самодовольство, и странное тяжелое чувство ожидания, проглядывавшее за ним.
Так прошло пять дней. Погода была обманчива и, как я мог заметить, угрожающе спокойна. Вниз, под днище лодки, уходило сине-зеленое и прозрачное море, превращаясь в травяной лес, населенный рыбами.
К концу пятого дня, когда невинное небо заворачивалось в алый закат, что-то нависло над восточным краем моря; полоса скал, освещенная красным, протянулась с юга на север, пропадая из виду.
Ветер стихал, море было густым, как сироп. Длинный Глаз убрал мачту и стал грести. Мы добрались до скал, когда последние блики погасли. Берег был крутой. Основание склона было замусорено водорослями — зелеными волосами морских русалок. Должно быть, они наслаждались любовью на голых рифах. На ночь мы вытащили лодку на берег, и обнаружили, что его посетили птицы. Одна из них стала нашим ужином.
Удивительно, но эта стена из камня, разбившая, как казалось, океан пополам, была всего лишь около мили шириной. Когда взошла луна, я вскарабкался на утес-бастион и посмотрел на запад, за барьер, на новые мили воды, окрашенные в белый цвет, и на еще один океан — океан звезд. Может быть, здесь затонул континент, оставив лишь вершины высочайших гор, превращенных безразличным морем в утесы.
Каждый день я по-детски ждал, что достигну новой земли, и думал, что эта коса — ее аванпост. На восходе солнца, после завтрака, состоявшего из двух яиц (еще две птицы потеряли шанс на жизнь), мы столкнули лодку в воду. Я взял весла; и бог чувствует потребность в физической работе. Длинный Глаз был впередсмотрящим. Он и увидел туннель, который вел сквозь утесы в открытое море.
Небо напоминало внутреннюю часть глазурованного горшка. Небольшие светлые пряди бледно-голубых облаков — это все, что нарушало его гладкое совершенство. В этот день шторма не было, он начался на следующий.
Океан, который повсюду считается существом женского рода, подчиняется женским законам измерения. Она хочет, чтобы вы ее любили, но она возьмет вас в залог с потрохами. Мужское значение и превосходство — то есть корабли — она выносит с ласковым ворчанием, вскоре предполагая заглотить вас в голодную соленую утробу. В своем милосердии она обещает наказание кнутом.
Тот день сверхъестественного спокойствия окончился еще одним алым медным закатом. Из водяной ряби выпрыгивали рыбы, инкрустированные рубинами вдоль спинных плавников, их крылья были расправлены, словно они хотели взлететь в красные облака. Затем последовала черная ночь без ветра. Затем — серебряный рассвет, гладкий, как металл. К середине утра каждая волосинка на моем теле была наэлектризована.
