Однажды по газетным делам отправился я в село Бузиново, лежащее в лесной стороне за Тумой. Дорога в Мещере только одна – от Рязани до Касимова. Он покрыта камнем, большей частью даже асфальтирована. Но в сторону, проселками, да еще в дождливую пору проехать куда-нибудь – проблема.
До Тумы добрался я сравнительно легко, а дальше призадумался: идти пешком, на ночь глядя, и далеко, и дорога незнакомая.
– Сколько до Бузинова будет? – спросил я на улице.
Один ответил:
– Пятнадцать километров.
Второй сказал:
– Двадцать верст.
А третий любезно взял меня под руку и пояснил:
– Здешние дороги мерил черт да Тарас, но у них цепь оборвалась.
В чайной за мой пустынный столик подсел дюжий одутловатый мужик в фуфайке, заляпанной мазутом, и в серой грязной кепке, натянутой по самые уши.
– Проездом, значит? – смерил он меня с ног до головы быстрыми круглыми глазками.
– Да вот, в Бузиново надо. А попутчиков нет.
– Хотите, на «газике» довезу? Поллитру «райкомовской», да вторую – для сугреву в дорогу. Разопьем вместе, – предложил он.
«Райкомовской» водкой называют здесь перцовку, потому что от нее не пахнет. Мы распили одну в чайной, вторую прихватили с собой и поехали…
Недалеко за Тумой мы встретили странный поезд, – пересекая наш проселок, прямо по полю шел гусеничный трактор: за ним, подпрыгивая, колыхаясь с боку на бок, волочился на буксире грузовик. В кузове на мешках с мукой сидели мужики и бабы в телогрейках и брезентовых плащах. Хоть и стояла ранняя осень, но погода была дождливой и ветреной. Поравнявшись с нами, трактор остановился.
– А че по дороге-то не едешь? – спросил шофер тракториста.
– И тебе не советую! – кричал тот, высунувшись из кабины. – Полем лучше… Цепляйтесь ко мне! – приветливая улыбка так и не сходила с его чумазого лица. – Доставлю вас на буксире прямо по полю. Вам куда?
– В Бузиново.
– И я туда.
– А как добираться обратно?
– И обратно на буксире. Завтра молоко повезу в Туму. Я хожу только напрямки – вот так! – рубанул он ладонью в направлении невидимого села. – А лесом не советую. Засядешь на дороге-то.
– Не пужай!.. Че везешь?
– Муку. В пекарне хлеб кончился. Довезем! – весело крикнул на прощание приветливый тракторист и помахал рукой.
– Может быть, мне лучше к нему пересесть? – спросил я шофера.
– Да ну! Мокнуть будете на мешках. Вон как туча замывает. Я вас с удобством доставлю… Вездеход!
Погода и в самом деле хмурилась на дождь. Над мокрыми сумеречными полями, обгоняя нас, низко летели растрепанные грязные облака: где-то впереди, у горизонта, над тощим леском они сгруживались в темную тучу, словно поджидая нас: «А вот мы вас, голубчики, встретим ужо». Туча все росла, раздавалась в стороны, нахлобучивая поля. И вскоре стало совсем темно.
Возле леса «газик» приостановился, – шофер выглянул из кабины и напряженно всматривался в темноту. Легкий сквозной березнячок, казавшийся издали таким мелким и реденьким, теперь сомкнулся, потемнел и вырос до самых облаков, подпирая сизую навалистую тучу угловатым контуром, словно рваная гранитная скала. И дорога ныряла в него, как в пещеру, металлически поблескивая дегтярной водой огромной лужи.
– А не засядем в лесу-то? – спросил я с опаской шофера.
– Ничего, выкрутимся…
Пантелеевич, как назвался мне шофер, прибавил газу и свернул на обочину. В свете фар замелькали то жиденькие стройные березки, то голенастые, какие-то нагие, сосны. «Газик» ошалело заметался между ними, чудом не натыкаясь на стволы своим тупым рылом. Пантелеевич, огромный, погибистый, по-медвежьи накрыл баранку и крутил с таким остервенением, словно хотел напрочь оторвать ее и выбросить. Мы проваливались в какие-то колдобины, подминали кустарник, разбивали вдребезги лесные болотца. Нас так трясло, словно машину взял в руки сам леший и решил вытрясти из нее все содержимое.
Но мы ехали, курили, вели пустячный разговор.
– И чего тебя несет в это Бузиново? Ну что хорошего можно дочерпнуть там, к примеру, областного масштаба? Да еще в газету! Одни пустые хлопоты у тебя выйдут, – говорил мне Пантелеевич.
– Там фабрика ткацкая… Хочу посмотреть.
– Что это за фабрика? Артель «Напрасный труд». Они на деревянных станах ткут тик на матрасы.
– И управляются?
– А чего ж мудреного? Тут испокон веков заведено тканье. В Алексеевке еще надомные ткачи сохранились. И тоже фабрикой называется. Смех!
– Что ж они зарабатывают на этих станах?
– Рублей тридцать – сорок заработают. И то хлеб. Кормиться-то надо.
– Небогато.
– В колхозе и того не зашибешь. А станы кормят. Обижаться попусту нельзя. Оно, конечно, кому как… Для областного масштаба, в газету ежели, чего там почерпнешь? Газете нужен передовой настрой. Главная линия. А у нас тут что за линия? Болота одни да грязь непролазная.
Уже просвет на лесной опушке показался, когда мы выехали на дорогу – и сразу «газик» остановился. Фары выхватили из темноты огромное болото. Мы вылезли из машины; Пантелеевич выломал палку и, осторожно ощупывая ею дно, пошел в болото. Его резиновые сапоги быстро погрузились по колена. Он вышел из болота, сошел с дороги вправо, влево, вернулся назад.
– Нет, не объехать, – сказал он озабоченно. – Деревья больно часто стоят. И в болоте погрузнешь по брюхо. Мотор заглушишь. Придется нам, парень, назад шуровать. Утро вечера мудренее.
