Карри и Эрик танцевали в гостиной. Карри не помнила, как началась музыка. Она не помнила, когда и как они начали танцевать. Она не помнила даже, как оказалась в квартире своих родителей. Но они были здесь, медленно танцуя при свете свечей на ковре между софой и телевизором, и Карри казалось, что, похоже, они танцуют вечно. Она положила голову на плечо Эрика, закрыла глаза и плыла медленными кругами.
— Карри, — сказал Эрик, крепко прижав ее к себе. — Мы должны кое о чем поговорить. Я что-то пытаюсь тебе сказать. Что-то важное.
Его голос такой нежный и тихий, она едва слышит его он кажется доносящимся откуда-то издалека.
— Хм-м-м? — говорит Карри с закрытыми глазами, продолжая плыть.
— Ты помнишь тот вечер, когда ты возвращалась с концерта со своей подругой Джиной?
Карри застывает и больше не плывет.
* * *
Она открывает глаза и, дрожа, садится в постели.
Очевидно, она видела страшный сон. Но она не может вспомнить, о чем он был, он исчез. Полностью испарился. Последнее время у нее много такого: сны, которые исчезают без следа, если не считать того, что они оставляют ее совсем проснувшейся и дрожащей в середине ночи.
Она смотрит на своего мужа Джека, лежащего рядом с открытым ртом. Храпит, как танковый двигатель. Она никогда не заснет, если он будет продолжать так храпеть. Она легонько закрывает ему ноздри. Он смахивает ее руку и что-то бормочет, она не может расслышать.
— Ты храпишь, — говорит ему Карри. Он поворачивается набок и снова засыпает.
Карри лежит, глядя на затылок Джека, и ждет рассвета.
* * *
— Прошлой ночью мне снова снился сон, — говорит она ему утром за завтраком. — Хотя не могу вспомнить, о чем.
Джек встает, заглатывая остаток кофе.
— Поспешай, или я опоздаю на поезд.
Карри поднимает газа на свою дочь-подростка от первого брака, Таню, стоящую в дверях кухни.
Таня не отодвигается ни на дюйм, чтобы дать пройти отчиму, — даже не глядит на него. Джеку приходится протискиваться боком, он сверкает гневным, недовольным взглядом на Карри, словно говорящим: это твоя вина. Таня просто смотрит на стену.
Карри опускает глаза на стол, собирает посуду и несет в раковину, пытаясь утопить изводящий голос в своей голове бренчанием фаянса и плеском мыльной воды.
Таня не шевелится, пока оба не слышат, как с шумом захлопывается парадная дверь. Потом она пересекает комнату и становится рядом с матерью.
— Знаешь, мне тоже снился сон, — объявляет она. — Мне снилось, что я умерла. Иногда мне снится, что я совсем не родилась, что я никогда не была живой, никогда не была человеком.
Карри смотрит в раковину.
— Хочешь хлопьев?
— Ты не слушаешь меня, да?
Карри поворачивается и смотрит на дочь.
— Я слушаю, но мне не нравится то, что я слышу. Тебе четырнадцать лет, тебе должны сниться сны о будущем, о том, что ты хочешь сделать со своей жизнью — не о смерти, не о нерожденности.
— Ты не слушаешь, — говорит дочь. — Я пытаюсь сказать тебе что-то — что-то важное. Но ты никогда не слушаешь.
— Что ты имеешь в виду? Я не понимаю.
— Догадываюсь, что так, — говорит Таня, уходя прочь.
* * *
Карри стучит в ее дверь, но не получает ответа. Она поворачивает ручку и толкает дверь. Окно закрыто, занавеси задернуты. Таня лежит на постели одетая, с закрытыми глазами и открытым ртом.
— Таня, — тихо зовет Карри, — Таня.
В мглистом полумраке комнаты бледная фигура, лежащая перед нею на спине, больше походит на куклу, чем на человека, на тощий манекен из магазина, жесткий и бескровный. Карри шагает через комнату, тянется к дочери и трогает ее щеку. Она кажется холодной и напудренной.
— Милая, с тобой все в порядке?
— Я так устала, — бормочет Таня.
— Сегодня хороший день. Не хочешь подышать воздухом?
Таня перекатывается на бок и натягивает покрывало на голову.
* * *
Как-то вечером они куда-то ходили (на вечеринку, в кино, на пиццу, куда? Карри пытается вспомнить, но все становится неясным пятном) и когда они возвращаются в дом ее родителей, Эрик садится рядом и берет обе ее ладони.
— Карри, я пытаюсь долго, очень долго сказать тебе кое-то, и время настало тебе послушать.
— Послушать чего? Я ведь всегда слушаю, правда?
— Нет, Карри, не слушаешь, — мягко укорил ее Эрик. — Но сейчас ты меня выслушаешь.
— Окей.
— Я хочу, чтобы ты вспомнила, Карри. Ту жаркую августовскую ночь, когда тебе было семнадцать.
— О чем ты говоришь? Мне сейчас семнадцать.
— Ты пошла со своей подругой Джиной, у вас были билеты на концерт, а потом вы поехали домой на автобусе. Ты помнишь?
Карри нахмурилась и покачала головой.
— Попытайся, Карри. Попытайся вспомнить, это важно. Ты вышла из автобуса на углу Беллмонт и Хэмлин. До дома тебе надо было пройти всего два квартала…
Карри пытается выдернуть руки:
— Отпусти меня, Эрик! Ты делаешь мне больно! Больно!
* * *
Карри резко садится, обливаясь потом. Они смотрит на матрац рядом с собой.
— Джек? — шепчет она.
— Джек? — зовет она снова, более громко. Она встает с постели, накидывает халат, открывает дверь спальни и шагает в горячую августовскую ночь 1971 года.
Карри садится перед зеркалом и накрашивает веки белым, пока Джина размахивает конечностями и примеряет один наряд за другим. В конце концов она останавливается на длинном крестьянском платье и плетеных сандалиях.
