А погода совсем не весенняя… И так же вьюжно, ветрено и холодно на душе. На праздничный лад не настраивает даже запах свежих огурцов, витающий в хорошо протопленном помещении маленькой харчевни, веточки мимозы в тонкогорлых вазочках, расставленных на столах, и румяные, веселые от комплиментов и поздравлений с грядущим женским днем девушки-официантки. Марина с тоской и легкой завистью глянула на одну из них, обслуживающую столик с иностранцами – наливную и крепкую, как молодое яблоко, с русой косой до пояса, с блестящими синими глазами и натуральным румянцем на круглых щеках. Наряженная в традициях заведения в красный сарафан, белую блузу с вышивкой и кокошник, девушка выглядела в глазах иностранцев настоящей русской красавицей. «Матри-ошка», – донеслось до Марины восхищенное восклицание пожилого седовласого мужчины, когда официантка, принеся счет, отошла от их столика. «Нет, Курникова!» – возразил на английском его собеседник, одетый в ярко-синюю водолазку, почти лысый, в очках в узкой оправе. Марина невольно улыбнулась и опустила взгляд в свою тарелку. Фирменный салат сохранил тот же вкус, который был и пять лет назад. Помнится, в ту поездку она заказывала его и на обед, и на ужин. Потом даже пыталась приготовить дома, но то ли не все ингредиенты положила, то ли дело оказалось в специальном соусе, секрет которого так и не удалось разгадать, но салат вышел хоть и вкусным, но совершенно другим.
Вкус возвращал в прошлое… И грусть сменялась светлыми воспоминаниями. Марина вспоминала тот день, когда они с Димкой вбежали в эту харчевню – веселые, смеющиеся, с раскрасневшимися щеками, с обветренными от поцелуев на холоде губами, заняли этот самый столик, за которым сейчас сидела она, и заказали по салату и порции сладких блинчиков. В этом провинциальном городке цены были на порядок ниже, чем в столице, но для них, студентов-пятикурсников, все равно казались почти неподъемными. Но в ту поездку Дима и Марина «шиковали» – на отложенную стипендию, на подработанные Димкой и данные на путешествие Мариниными родителями деньги.
И сейчас Марине ужасно хотелось так «шиковать» – с тем азартным и пьянящим ощущением, что они отдают последнее, но не столько за вкусную еду, сколько за уют и настроение. Как же ей хотелось, чтобы ее ухоженные губы были обветренными от поцелуев на морозе, а руки – с сухой шершавой кожей, потому что прячешь их не в теплых варежках, а греешь в ладонях любимого человека. Какие могут быть варежки, когда твои замерзшие пальцы в руке самого любимого, самого нежного, самого-самого…
– Ваши блины! – возле Марининого стола стояла та самая румяная-синеглазая, которая обслуживала столик с иностранцами.
Официантка ловко убрала пустую вазочку из-под салата и поставила перед Мариной тарелку с блинчиками, политыми сладкой медово-сметанной подливкой. Сегодняшний обед состоял из тех блюд, тех же, которые Марина заказывала в ту поездку пять лет назад.
– Подождите, – вдруг попросила Марина, когда официантка уже собралась уходить.
Девушка оглянулась и с вежливой улыбкой вопросительно посмотрела на посетительницу. В ее глазах читалось легкое восхищение провинциальной девочки московской «штучкой». Марина и выглядела как «штучка» – миниатюрная ухоженная брюнетка с точеной фигуркой, тонкими чертами и огромными темными глазами, особенно яркими на фоне аристократично-белой кожи. Одета девушка была не броско, но стильно – в дорогую водолазку из темно-вишневого кашемира, жилетку и дизайнерские джинсы. Запястье ее украшали часы из матово поблескивающего белого золота – подарок бывшего мужа на двадцатипятилетие.
Девушка-официантка терпеливо выжидала, сохраняя на губах приветливую улыбку. Можно было ошибочно подумать, что ее приветливость происходит из вежливости или желания получить от столичной гостьи щедрые чаевые. Но в улыбке этой девушки сквозило столько детской искренности, еще не затертой взрослой фальшью, что заподозрить синеглазую красавицу в меркантильности было бы преступлением. Более того, Марине вдруг показалось, что это улыбка счастливого влюбленного человека. «Ее улыбку – в мою бы книгу», – подумала она, мысленно фотографируя образ официантки и бережно убирая его в копилку впечатлений. Она, писательница-романистка, с азартом коллекционера отыскивала подобные сокровища – эмоции, мимику, походку, образы, запахи. И сама же жила этими чужими чувствами. «Специалист в любовных отношениях, врачеватель разбитых сердец», как значилось на обложке ее книг. Реклама! «Сапожник без сапог», – усмехнулась про себя Марина и попросила:
– Принесите, пожалуйста, чайник чая с чабрецом.
…Впервые в Н-ск она приехала вместе с Димкой. Учились вместе на одном курсе экономического вуза, получали денежную профессию бухгалтера. Марине с самого начала нравился ее сокурсник. Высокий сероглазый блондин, внешне чем-то похожий на любимого Мариной Есенина. Обходительный, романтичный, задумчивый, из-за этого чуть рассеянный, с нереальными мечтами, он казался не от мира сего. Многих удивляло то, как он – мальчишка-мечтатель – оказался в экономическом вузе. Марина тоже недоумевала, но, в отличие от многих, понимала Димино желание писать стихи, так как сама тайком записывала в толстую тетрадь истории. Обыгрывала рассказы подружек, приятельниц и сокурсниц, придумывала продолжения, меняла финалы. Всерьез свое хобби она не воспринимала, так как считала, что хлеб в жизни будет зарабатывать другим трудом – серьезной профессией бухгалтера. Однако на этой теме – литературной – они с Димкой и сошлись.
