Перевод Леси Украинки
Много говорится об интересе французов к русской литературе и жизни. Действительно, французы не только переводят произведения русской литературы, но и сами пишут повести и рассказы из русской жизни. Но каково в большинстве случаев это знакомство с русской жизнью — о том можно судить по предлагаемому рассказу из русской жизни, принадлежащему перу французского литератора Жоржа д'Эспардеса и напечатанному в парижском журнале «Echo de la semaine». B рассказе этом так много забавного, вытекающего из самых странных понятий автора о русской жизни, что все повествование обращается для нас, русских, из драматического в комическое. Нельзя сказать, чтобы автор вовсе ничего не знал о России, о жизни русского народа, — он кое-что слыхал, знает даже кое-какие русские слова, которые помещает даже без перевода (le moujik, la baba, le pomeschtchik, la barynia, la chuba, les onoutchis, la pliassowaia), но это знание переплетается у автора с самыми грубыми промахами, делающими рассказ смешным. Достаточно указать, что приводимое в подлиннике слово pliassowaia автор поясняет — chant d'exil et de pauvretй. Все остальное читатель увидит из перевода, который должен был отразить все странности содержания и стиля подлинника.
Примечание переводчика.
Мужичок Стацевско с трудом поднимается. Утро. Голуби, воркуя, порхают по светлой крыше из маисовой соломы. Лошади, стоя у яслей, фыркают от нетерпения. Мужик одевается, натягивает лезгинские панталоны, оборачивает ноги накрест онучами — четырьмя красными шерстяными полосами — и наконец надевает шубу, славную шубу, очень длинную и очень теплую, которая стоила два рубля и годовой сбор меда. Баба Кивкин, его жена перед богом, спит, растянувшись на печке. Он бьет ее пальцем по носу, щекочет по лицу от правой щеки к левой. Он ее будит и говорит:
— Я еду к тестю, в город, купить то, что ты мне приказала: кобыльего молока два меха, флейту еще тоном повыше, чем у брата Серкова, и жирную овцу, которую ты зажаришь к заговенам.
И мужичок, как добрый муж, играет со своей женой. Он тихонько похлопывает по лбу, потом по ноздрям и по шее.
Он говорит ей:
— Я возьму с собой Попова, нашего сынка. Воздух свеж. Это расшевелит Попова! Это его расшевелит!
И мужик принялся шумно хохотать.
Мужик — честный человек. Он занимается сапожным ремеслом. Он ходит в церковь, никогда не ругается. Крестится, когда встречает похоронную процессию, молится каждый вечер и знает, что если его рука взнуздывает лошадь, то ему помогает бог.
Он будит своего сына. Попов протирает глаза кулаками, даже плачет, не зная, чего от него хотят, но мужик возвышает голос и говорит:
— Я еду в город купить кобыльего молока, флейту и овцу. Кто хочет со мной?
— Я! — кричит Попов.
Отец берет сына; сажает его к себе на плечо и идет в конюшню. Потом он закладывает свою телегу с тонкими осями, с высокими колесами, пристегивает лошадей к кожаному дышлу…
Заря; свежий лиловый рассвет разливается над деревней.
И Стацевско и Попов уже в телеге, они хорошо уселись, хорошо закутались. Мужик погоняет лошадей ударом кулака и кричит бабе:
— Я привезу тебе сегодня вечером молока, флейту и овцу!
* * *
Они уехали со двора. Баба тревожится, глядя, как они исчезают вдали:
— Как бы снег не застал их в пути, как бы Попову не было холодно! если бы лошади быстро бежали!..
Она возвращается в дом молча, зажигает свечу перед иконой, стает на колени и поет молитву.
«Бог защитит того, кто живет в страхе божьем. Дыхание творца — божественная лампада, которая освещает все, что есть нечистого в сердце человека. Мы должны приготовить свою душу, он же направит язык наш. Будем следовать закону!»
Отец и сын все это время проезжают поля, долины, равнины.
Попов задает вопросы мужику.
Попову восемь лет, но он уже мудрец.
— Отец, зачем кобылье молоко?
— Для бабы, если она заболеет.
— Отец, зачем овца?
— К заговенам: семье надо хорошо поесть.
— Отец, зачем флейта?
— Для пчел. Пчелы, как и простые люди, любят музыку.
И Попов доволен. Он любознателен и вдумчив. В его голове, окруженной ореолом тонких развевающихся волос, проходят важные мысли, и эти мысли радостные: при них дитя улыбается.
— Я буду пить кобылье молоко, я буду сосать мозг из костей овцы, я буду играть на флейте!
Мужик погоняет своих вороных лошадей:
— Ну, батенька! пошел, голубчик!
И вороные кони словно летят над землей. Они оставляют за собой дороги, рвы, обрывы, реки, большие живые изгороди. И вдруг надвигается степь — как море…
Они едут тогда еще быстрее, но ровною рысью. Ничто не будет задерживать осей — ни колеи, ни камни. Лиловая заря восходит, солнце появляется. Попов бьет в ладоши:
— Как хорошо, день!
И, чтобы позабавить ребенка, мужик напевает плясовую, песнь изгнания и бедности, песнь иронии народной:
Как от северного полюса до южного
Да ни в чем-то нам удачи нет!
А полиция наша — и не двинется!
Наш помещик зло поглядывает.
Ай, ай, тра-ра-рай, ай!
Ох, пречистая, как он зло глядит!
— О ком ты поешь? — спрашивает удивленный Попов.
— О господах, хозяевах полей.
— Полей?
— Да, земли.
Попов не понимает. Он спрашивает:
— А разве у земли есть хозяева?
