25 мая Артур Сюрбонадье (настоящее имя Артур Сайме) наведался к своему дядюшке Джейкобу Сейн — ту (настоящее имя Джейкоб Сайме). Джейкоб не всегда директорствовал, раньше он был актером со сценическим псевдонимом Сейнт, который на всю жизнь превратился в его фамилию. Он натужно шутил по ее поводу («я не святой») и не позволил ее принять племяннику, когда и тот вышел на подмостки. «В профессии может быть только один святой! — рычал он. — Называйся как хочешь, Артур, но на моей делянке не топчись. Я зачислю тебя в «Единорог», а дальше сам выкручивайся. Если окажешься плохим актером, ролей тебе не видать — так уж у нас заведено».
Следуя за лакеем в библиотеку дяди, Артур Сюрбонадье (взять вычурную французскую фамилию Сюрбонадье ему посоветовала Стефани Вон) вспоминал тот разговор. Плохим актером он не был — скорее профессионально пригодным. По его собственному мнению, на сцене он был чертовски хорош. Сейчас, готовясь к встрече, он принял высокомерный вид. Чертовски хороший актер со своей изюминкой! Кто такой по сравнению с ним Джейкоб Сейнт? При необходимости он прибегнет к смертельному оружию, о котором Сейнт не подозревает. Лакей распахнул дверь библиотеки.
— Мистер Сюрбонадье, сэр.
Артур Сюрбонадье вошел.
Джейкоб Сейнт восседал за ультрасовременным письменным столом в ультрасовременном кресле. Лампа кубистической формы светила на набрякшие складки жира у него на затылке. Он глядел в сторону, его розовая голова была окутана сигарным дымом. Комната пропахла сигарами и специальными духами, которые изготовляли для него на заказ; ни у одной из его дам, даже у Джанет Эмерелд, не было права ими душиться.
— Садись, Артур, — прогрохотал он. — Бери сигару, я займусь тобой через минуту.
Артур Сюрбонадье сел, от сигары отказался, закурил сигарету и стал в тревоге ждать. Джейкоб Сейнт писал, пыхтел, шумно орудовал пресс-папье, ерзал в своем железном кресле.
Он был настоящей карикатурой на театрального магната, смахивал на актера, старательно исполняющего роль, — со своей обвислой пунцовой шеей, хриплым голосом, водянистыми голубыми глазками, толстыми губами.
— Чего тебе, Артур? — спросил он наконец и стал ждать ответа.
— Как здоровье, дядя Джейкоб? Ревматизм отпустил?
— Не ревматизм, а подагра — сдохнуть можно! Так чего тебе?
— Я по поводу нового спектакля в «Единороге»… — Сюрбонадье мялся, Сейнт молчал. — Я… Не знаю, видели ли вы изменения в актерском составе.
— Видел.
— О!..
— Что дальше?
— Дальше? — Сюрбонадье неубедительно изображал безразличие. — Вы их одобряете, дядя?
— Одобряю.
— А я нет.
— Это что еще за чертовщина? — осведомился Джейкоб Сейнт. Упитанная физиономия Сюрбонадье побледнела. Он все еще притворялся хозяином положения, мысленно поглаживал свое безотказное оружие.
— Первоначально, — начал он, — на роль Каррутерса назначили меня. Я могу сыграть эту роль, и сыграть хорошо. А теперь ее отдали Гарденеру — нашему господину Феликсу, всеобщему любимцу.
— Вся штука в том, что он любимец Стефани Вон.
— Что с того? — выдавил Сюрбонадье. У него дрожали губы, он чувствовал, как в нем закипает гнев, и был этому даже рад.
— Не ребячься, Артур, — прорычал Сейнт. — И избавь меня от своего нытья. Феликс Гарденер играет Каррутерса потому, что превосходит тебя как актер. Этим он, вероятно, и прельстил Стефани Вон. Он привлекательнее тебя сексуально. Ты будешь играть Бородача. Это очень эффектная роль, ее отобрали у старика Беркли Крамера, хотя он справился бы не хуже тебя.
— Учтите, я очень недоволен. Я хочу, чтобы вы вмешались. Хочу роль Каррутерса.
— Ты ее не получишь. Я с самого начала тебя предупреждал, чтобы ты не смел использовать наше роде — тво как средство для выбивания для себя ведущих ролей. Я предоставил тебе шанс, о котором ты и мечтать бы не мог, не будь я твоим дядей. Дальше все зависит от тебя самого. — Он окинул племянника мутным взглядом и придвинулся к столу. — И вообще, я занят!
Сюрбонадье облизнул губы и подался к нему.
— Вы всю жизнь меня запугивали, — заговорил он. — Вы платили за мое образование, чтобы потешить свое тщеславие и из желания властвовать.
— Неубедительно! Ты неважный актер.
— Избавьтесь от Феликса Гарденера!
Впервые Джейкоб Сейнт всерьез уделил внимание племяннику. Он слегка вытаращил глаза и угрожающе боднул головой — то и другое весьма эффектно сбивало с толку и отлично помогало ставить на место людей порешительнее Сюрбонадье.
— Еще раз попытаешься заговорить со мной в таком тоне — и тебе крышка, — проговорил он тихо. — А теперь пошел вон.
— Я не тороплюсь. — Сюрбонадье вцепился в край стола и прокашлялся. — Я слишком много о вас знаю. Больше, чем вы думаете. Знаю, за что вы… За что заплатили две тысячи Мортлейку.
