У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия
Андрей Николаевич Сахаров / Валерий Александрович Тишков
Не раз судьба российской государственности в экстремальных условиях спасалась жертвенным подвигом народов ее населявших. И хотя новая эпоха в XXI столетии расставила уже совсем иные акценты, все же в 2012 г. представляется полезным напомнить обществу об исторических вехах, свидетельствовавших о непобедимости российского воинства, о неодолимости единения народов, удерживавших на протяжении веков державное место России среди народов мира. В 2012 г. – в Год российской истории – мы вспоминаем о 400‑летии преодоления Смуты 1612 г., о 200‑летии Победы в Отечественной войне 1812 г., о 70‑летии Сталинградской битвы… В реалиях XXI столетия, помимо общечеловеческих ценностей, у России есть и свои национальные интересы, которые она сумеет отстоять. В книге представлены исследовательские статьи по национальному вопросу, работы региональных историков, материалы «документальной коллекции академика И. И. Минца» посвященные подвигу защитников Сталинграда.
| Жанры: | История, Обществознание |
| Серии: | - |
| Всего страниц: | 193 |
| ISBN: | 978-5-7042-2298-9 |
| Год издания: | 2012 |
| Формат: | Полный |
У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия читать онлайн бесплатно
© Редколлегия, 2012
© Исполком совета славянских народов (Международная организация). В. В. Федоров
© Издательство «Прометей», 2012
Исследования
Национальный вопрос и российская цивилизация
Таджикистан, 1920‑е годы
Каршинская степь. Узбекистан 1926 г.
Концептуальная эволюция национальной политики в России[1] (В. А. Тишков)
За последние годы в отечественной и зарубежной литературе появилось большое число работ, посвященных природе этнического фактора и его политическим проекциям в современной истории России. В данном случае следует остановиться на доктринальной стороне вопроса или на том, что можно назвать политической концептуальностью. Политическая концептуальность – это своего рода система предписаний, которая вырабатывается учеными, политиками и публицистикой, чтобы через эти предписания, оформленные в доктрины, концепции и программы, утверждать свой статус, отправлять власть и управлять обществом.
Советская система, как всякая идеократия, была перегружена политической концептуальностью и разного рода предписаниями, без которых было бы невозможно жесткое регулирование представлений и поведения его членов.
В свое время представители марксистско-ленинской философии осуществили масштабную узурпацию в отношении этнологии и социально-культурной антропологии. Все, что касалось изучения и объяснения этнической политики, функционирования этнических общностей и их взаимодействий, определялось как «теория нации и национального вопроса». А научная дисциплина этнография вынуждена была самоограничивать себя преимущественно эмпирическими внутригрупповыми описаниями.
Концептуально-терминологический аспект теории нации приобрел особое значение, ибо он непосредственно проецировался на саму основу государственности и на характер взаимоотношений центра и периферии. В лексике ученых и политиков настолько прочно утвердились категории-демиурги, что выражение каких-либо сомнений насчет их адекватности реалиям вызывало неприятие даже в условиях идеологической либерализации.
Так, академик Ю. В. Бромлей отреагировал на предложение автора настоящей статьи пересмотреть понятие нации в пользу ее гражданского, а не этнического содержания почти паническим замечанием: «Ну, это тогда будет полный хаос!». Еще в период деятельности I-го съезда народных депутатов СССР настоящим автором была опубликована статья в газете «Правда», в которой подвергался сомнению сам принцип построения государства и его внутреннего устройства на этнической основе, и высказывалась мысль, что в условиях развития демократии и стремления к суверенитету советские республики в этом смысле не могут категоризироваться как «национальные» (читай – этнонациональные) государства, как это было определено Конституцией СССР 1977 г. и охотно поддерживалось элитами «коренных наций»[2]. О стойкой инерции мышления свидетельствовал, например, принятый в 1990 г. Съездом народных депутатов СССР закон «О свободном национальном развитии граждан СССР, проживающих за пределами своих национально-государственных образований или не имеющих развития их на территории СССР». Непонятно, что означало «национальное развитие граждан» (видимо, имелось в виду этнокультурное), а также выделение некой категории жителей страны без «своей» государственности – притом, что государственность на всех уровнях провозглашалась от имени всех граждан. Данный закон был малопрофессиональной попыткой через старую фразеологию найти ответ на новые проблемы. Понятно, что цель при этом преследовалась достойная, но только грамотно выразить ее правовым текстом прежний доктринальный багаж не позволил.
В ситуации инерционного догматизма того времени какие-либо серьезные переоценки были фактически невозможны. Однако кое-что в те годы все же удалось сделать. В резолюции по проблемам межнациональных отношений XXVII съезда КПСС (которую ночью 5 июля 1990 г. после заседания секции «Национальная политика КПСС» в кабинете заведующего отделом ЦК КПСС Вячеслава Михайлова мы писали вместе с эстонским академиком Виктором Пальме) термин «нация» вообще не был употреблен, а целью национальной политики впервые (вместо ритуальной фразы об укреплении дружбы народов и развитии интернационализма) определялось всяческое содействие и создание условий для свободного развития и обеспечения прав граждан, принадлежавших к национально-культурным общностям[3]. Это была первая попытка провести в официальном документе мысль, что права гражданина выше прав нации.
В «эпоху Горбачева» основные направления дискуссии задавались сторонниками радикального осуществления ленинско-вильсоновского самоопределения этнонаций. Вариант так называемого «упразднения империи» инициировался частью столичных интеллектуалов и почти всецело элитами большинства союзных республик. Этот вариант был поддержан академиком А. Д. Сахаровым, предложившим утопический проект конституции «Соединенных государств Европы и Азии», согласно которому все 53 национально-государственных образования должны были стать суверенными государствами. Веру в возможность упразднения «последней империи» поддерживало неверное прочтение международно-правовых документов о самоопределении народов. Как известно, поддержка национально-освободительных движений долгое время входила в арсенал советской внешней политики, хотя по сложившейся практике самоопределение допускается лишь в контексте деколонизации и только для народов территориальных, а не этнических общностей
