1. ГУЛЯЙБАБКА В БРЯНСКИХ ЛЕСАХ. ОБЛАВА НА ДЕЗЕРТИРОВ
Брянские леса. Гуляйбабка много слыхал и читал о них. Они манили его. Там ждало его новое боевое задание Главного штаба партизанского движения, но как туда поедешь с фашистским генералом? Ведь его нельзя сдавать в плен. Он пригодится еще как надежное прикрытие. И потому Гуляйбабка перед броском в Брянские леса остановился в Сухиничах.
По Сухиничам гулял мороз. Трещали заборы, стенки сараюх, бревна колодцев. Но еще больше трещал железнодорожный вокзал. Только не от мороза (кирпичные стены его крепки), а от людей. Вокзал набит солдатней, как мешок картошкой, по завяз. Негде поставить костыль. Всюду люди, люди… Человеческие ноги, руки, скорченные, согнутые дугой туловища распластаны на лавках, под лавками, на полу. Сделай неосторожный шаг, и сейчас же получишь удар костылем или прикладом, а в лучшем случае на голову ушат грязной брани.
Тут тесно. Тут нечем дышать. Этого собаку архитектора, построившего такой маленький вокзал, не предусмотревшего пассажиров фюрера, немедленно бы в гестапо да вздернуть на перекладину. Но… архитектор предусмотрительно и давно уже скончался собственной смертью, и им, пассажирам фюрера, ничего не оставалось делать, как стоять насмерть за каждый метр вокзальной территории, потому что здесь светло, тепло, а там, за дверьми, ночь, метель и тридцатиградусный мороз.
Коротая ночь, Гуляйбабка со своей командой занял буфет и забаррикадировался буфетной стойкой, повесив на нее кусок фанеры с надписью: "Команда особого назначения". Но эта надпись быстро исчезла. Какой-то офицер-верзила содрал ее и с криком: "Тут все команды особые" — растоптал. Тогда Гуляйбабка повесил новое, более устрашающее объявление. "Команда, подчиненная лично фюреру". И это спасло. Солдаты не осмелились лезть за стойку, но все же на прилавке улеглось три мобилизованных в пехоту летчика, дав понять, что им наплевать на все, лишь бы выспаться.
К полночи шум, гам мало-помалу утих, вокзал погрузился в сон. Задремал, сидя на стуле, и Гуляйбабка. Но ненадолго. Вскоре его разбудил громкий, подхриплый от простуды голос, доносившийся от двери главного входа:
— Внимание! Всем, кто есть в вокзале, оставаться на своих местах и не двигаться. Начинается облава на дезертиров. Не вздумайте бежать. Вокзал оцеплен.
— На чем бежать?! — выкрикнул кто-то. — Мы без ног, о мой бог!
— Не имеет значения. Проверяем всех.
Полковник в кожаном реглане, кричавший в жестяной рупор, взмахнул белой перчаткой, и группа солдат с автоматами наготове кинулась в сонную повалку, расталкивая заспавшихся солдат каблуками, стаскивая с подоконников, лавок. Полковник, оглядев зал, повернул к буфету:
— Кто такие? Почему не в окопах?
— Честь имею представиться, господин полковник! — вытянулся Гуляйбабка. Личный представитель «президента».
Полковник оторопело остановился. Высокая тулья на его голове удивленно приподнялась. Озлобленные белесые глаза неподвижно застыли.
— Какого еще президента? Что за вздор? Гуляйбабка достал из кармана удостоверение, пропуск гестапо и протянул все это полковнику. Тот бегло просмотрел документы и сунул их в свой карман.
— Немедленно получить оружие и в окопы! Это вам приказывает комендант осажденного гарнизона.
— Господин полковник, я заявляю решительный протест. Загонять нас в окопы вы не имеете права. Мы неприкосновенны.
Комендант раскатисто захохотал:
— Ха-ха-ха-а! "Не имею права". Хотите знать мое право?
— Хочу, господин комендант.
— Так вот, господин личный, черт тебя знает, как величать. Я имею право, он начал заламывать пальцы, — вздернуть тебя на виселицу — раз. Сунуть в душегубку, пустить пулю в лоб, закопать живьем в могилу, выдернуть пальцы из рук, разодрать, как жареную курицу, раздавить гусеницей танка и еще многое, многое другое. Вам этого достаточно?
— О-о! Вполне, господин комендант.
— В таком случае что же выбираем?
— Окопы, господин полковник. Окопы и отчаянное сражение за фюрера.
— За фюрера еще рано, мы еще посмотрим, а вот за полевой аэродром, который нам так нужен для приема транспортных самолетов, я вам доверяю. — Полковник обернулся и крикнул в зал: — Фельдфебель Карке! Ко мне!
Сигая через лежащих на полу, подбежал фельдфебель, обвязанный черной цыганской шалью с длинной бахромой:
— Я, господин полковник!
— Вся эта команда в ваше распоряжение. Окопаться. Стоять бетонно. Хайль!
— Да уж не в первый раз умирать, господин полковник. Постоим. — И, козырнув перед полковником, крикнул группе Гуляйбабки: — А ну, пригревшееся дерьмо! Дезертирские морды! Выходи! Вы думали, что только фельдфебель Карке будет стучать на морозе зубами, кормить вшей в окопе. Дудки! Все лезли на восток, хотели получить по сорок семь десятин. Ну так извольте и расплачиваться вместе. А ну, шевелись, поспешай на выход, кому говорят!
— Выходи, господа, — подал знак Гуляйбабка. — Оружие нам пригодится.
Мороз на улице ослаб, но метель усилилась. Ветер, завывая, свистел в ушах. Сухой снег колюче хлестал по щекам, рвал полы одежды. На окраине города, там, где находился «аэродром» (расчищенная в снегу ровная площадка), как листы сухой бумаги, рвались мины. В их треск вплетались разрывы тяжелых снарядов.