Церковь оказалась заполненной почти целиком. Большинство из присутствующих в ней Светлана не только не знала, но и никогда не видела. Скорей всего это были бывшие пациенты мужа, которым он спас жизнь, вернул здоровье. Таких по всей стране было много. И если бы они пришли на траурную церемонию все, то скорей бы всего помещения храма просто бы не хватило их всех вместить.
Впрочем, ее это заботило меньше всего. Она чувствовала себя усталой и разбитой. Ее угнетало то и дело вспыхивающая в мозгу картина, которую она сама не видела, но которую ей описывали несметное число раз: протаранивший железные ворота грузовик со смертником за рулем, затем мощный взрыв. Операционная, где проводил операцию муж, в одно мгновение провалилась в преисподнею. Не выжил никто, ни врачебная бригада, ни пациент. Через пять дней в закрытом гробу привезли тело, вернее, то, что от него осталось.
До сих пор ее бросает в дрожь, когда она вспоминает те ужасные дни. Мать мужа с того самого момента, как только она узнала горестную весть, находилась постоянно в полуобморочном состоянии. Первая жена мужа, и двое вполне взрослых детей устранились от организации похорон и всех ее сопутствующих траурных мероприятий. И вся нагрузка пала на нее. А выдержать это оказалось очень не просто. Десятки людей непрерывным потоком приходили к ним домой, и все считали своим долгом выразить соболезнование, посидеть хотя бы с полчаса с вдовой, заполняя это время разговорами о покойном. На вторые сутки Светлана уже не могла ни принимать посетителей, ни слушать бесконечные рассказы о Михаиле. Как она тогда выдержала эту нагрузку, не понимает до сих пор.
Трудно даже представить, что с тех пор миновал целый год, самый тягостный год в ее жизни. Осталось только отстоять панихиду, потом пережить поминальный обед. А что дальше?
Светлана поймала себя на том, что думает ни о печальной церемонии, ни о погибшем муже, а о своей судьбе. Конечно, в такой момент такие мысли выглядят даже немного кощунственными. Но так уж на свете устроено: мертвым мертвое, а живым живое. Скорей всего Михаил бы ее простил за такие думы, он умел понимать других людей. Будучи врачом, он смотрел на жизнь очень трезво. Даже в каком-то смысле цинично, если понимать под цинизмом полное отсутствие иллюзий на ее счет. Но с другой стороны был самым настоящим идеалистом, уверенным в том, что если не он, то никто другой. Вот и погиб, а хотя спокойно мог и не ехать, отправить вместо себя в горячую точку кого-нибудь помоложе. Например, одного из своих ассистентов. Но он не привык прятаться за чужие спины. Ей даже иногда казалось, что ему нравилось испытывать свою судьбу по всем ее параметрам. Правильно заметил один из его сослуживцев: погибают в первую очередь самые лучшие. А он был не только самый лучший, но и самый знающий. И вот все то, что он настойчиво накапливал на протяжении стольких лет, в один миг превратилось в ничто.
Долгая панихида, наконец, завершилась, и Светлана вздохнула с облегчением. Правда, теперь ее ждет новое испытание: все будут подходить к ней, жать руки, говорить жалостливые, сочувствующие слова. Вот только какой в этом смысл? Ни в каких соболезнованиях она давно не нуждается, А в чем нуждается?
Светлана чувствовала, что устала. Выслушать столько слов, пожать столько рук, на это нужно много и физических и душевных сил. И еще стальные нервы. А впереди новое испытание поминальным обедом. Там тоже будут звучать бесконечные речи. Она осмотрелась вокруг и увидела, что больше никто к ней не подходит. Неужели это все? Даже не верится. Теперь на автобусы и в ресторан.
К ней подошла дочь. За ней немного понуро шагал ее муж Скорей всего, и на него эта церемония произвела тягостное впечатление. Впрочем, Светлана до самого последнего момента не была уверена, что эта пара придет сюда. Уж больно они погружены в свои заботы и в свои переживания. И ей подчас кажется, часто до всего остального мира им нет никакого дела, как до жизни на других планетах, если она там есть. Хотя у Маши и Михаила всегда были хорошие отношения, несмотря на то, что она не была его родным ребенком. Даже ей казались, что лучше, чем со своими детьми. Не то, чтобы они друг друга понимали, им этого даже было и не нужно, но они заключили молчаливое соглашение: каждый живет так, как хочет и уважает образ жизни другого, не пытается переманить в собственную веру. А вот она так не может, она все время вмешивается в дела Маши и Клода. Наверное, за это и получает от Маши постоянный отлуп. Она просто физически чувствует, как, словно корабль от причала, удаляется дочь от нее.
Одета Маша была несколько странно: в бриджах и в кожаной короткой куртке. Светлана поняла, что дочь заявилась сюда прямо из конюшни. В последнее время в кампании своей лошади она проводит больше времени, чем с мужем. Слава богу, что хоть Клод был в темном костюме. Все же европеец.
— Мама, прости, мы немного опоздали, прими наше соболезнование. Дядя Миша был классным человеком.
— Мы вам очень сочувствуем, — добавил Клод. По-русски он говорил чисто, но в более медленном темпе, чем носители языка, словно думая над строением каждой фразы. Так, собственно, и было. Впрочем, они одинаково легко могли общаться и на французском, и на английском.
