— Следует признать, жизнь — лучшее, что есть на свете, — посасывая подслащенный корень лотоса, воскликнул один из посетителей богатого речного ресторана, положив руку на подлокотник кресла, отделанного мрамором.
— Согласен, жизнь прекрасна, но столь же и отвратительна, — возразил другой, сотрясаемый приступом кашля из-за застрявшего в горле кусочка акульего плавника.
— Полноте, господа! Не стоит преувеличивать! — вступил в беседу третий в огромных очках. — Все эфемерно. Сегодня кому-то плохо, завтра все проходит, как проходит легкое приятное головокружение от этого нектара.
И он с видимым удовольствием одним махом выпил бокал великолепного вина, волшебный запах которого исходил из горлышка металлического чайника.
— А что касается меня, — заговорил четвертый, — я был бы вполне счастлив, если бы мог бездельничать и при этом ни в чем не нуждаться.
— Вы все неправы! — энергично вмешался пятый. — Счастье в познании, труде, усвоении как можно большего объема знаний.
— Чтобы затем признать, что, в конце концов, ты ничего не знаешь!
— Но здесь-то и начинается мудрость!
— А где она заканчивается?
— Мудрость бесконечна, — философски заметил господин в очках.
— На мой взгляд, высшее счастье состоит в обладании чувством здравого смысла.
И тут кто-то из шумной компании обратился еще к одному участнику трапезы, сидевшему по старинной традиции на самом почетном, то есть самом неудобном месте, меланхолично грызя арбузные семечки:
— Постойте, а что думает на сей счет наш друг? Хороша или плоха жизнь?
Глухое «гм-м», прозвучавшее в ответ, на любом языке означает все или ничего. Уязвленные спорщики продолжили обсуждение трудной темы и скоро вновь попытались вовлечь в разговор молчавшего. В конце концов он, пожав плечами и сохраняя полную невозмутимость, заявил, что не знает ответа на заданный вопрос.
— О, что говорит наш друг!
— До сих пор еще ничего не омрачало его жизнь!
— Он еще так молод!
— Молод и в отличной форме!
— В отличной форме и богат!
— Очень богат!
— Слишком богат!
— Может быть, даже невероятно богат!
Реплики сыпались, как искры от костра. Однако лицо того, кому адресовались все эти замечания, продолжало оставаться бесстрастным. Здоровый, богатый, умный, прекрасно воспитанный, он в свои тридцать с небольшим имел все, чего не хватает другим, чтобы быть счастливым. Но откуда тогда такая черная меланхолия? В чем причина?
Заговорил философ:
— Мой друг несчастлив, потому что слишком везуч. Счастья, как и здоровья, чтобы ими насладиться сполна, надо на какое-то время лишиться. Ты не знаешь, что такое нужда и забота, и в этом-то все и дело!
Мудрец поднял бокал с шампанским и, прежде чем опустошить хрустальный сосуд, произнес тост:
— Я желаю немного несчастья, небольшого невезения нашему другу!
Сделав еле заметное движение в знак полного согласия со сказанным, странный молодой человек с безучастным видом вновь откинулся в кресло.
Что за люди обсуждали столь серьезные вопросы и где проходил разговор? В Париже, Лондоне, Вене, Петербурге? В Старом или Новом Свете?
Во всяком случае, это были не французы, потому что говорили они не о политике.
Собеседники находились в просторной, роскошно обставленной гостиной. Вечерело. Сквозь цветные стекла окон проникали последние лучи заходящего солнца. Снаружи легкий теплый ветерок раскачивал пестрые гирлянды из искусственных и живых цветов. Изумительно смотрелись разноцветные светильники, озарявшие бледным светом все вокруг. Верхняя часть оконных проемов была украшена арабесками[1] и выразительными статуэтками различных представителей флоры и фауны.
На стенах, обитых шелком, висели широкие зеркала. Вентилятор на потолке мерно разгонял знойный воздух.
Стол представлял собой большой четырехугольник, покрытый черным лаком. Вокруг стояли кресла, отделанные мрамором, гораздо более удобные, чем современная европейская мебель, обитая тканью. Скатерти не было. На блестящей поверхности восхитительно отражалась серебряная и фарфоровая посуда. Вместо салфеток гостям предложили бумажные, с красивым орнаментом квадратики.
Собравшимся прислуживали молодые, приветливые девушки. Их черные волосы украшали лилии и хризантемы, на запястьях блестели золотые браслеты, отделанные нефритом.[2] Улыбаясь, они одной рукой меняли блюда, а другой грациозно помахивали широким веером, разгоняя идущий с потолка теплый воздух.
Меню было составлено безупречно и представлено ста пятьюдесятью блюдами. Во всем чувствовалась опытная и умелая рука.
Для начала гостям предложили вкуснейшие пирожные, икру, жареных кузнечиков, сушеные фрукты и устрицы. Их сменили сваренные в мешочек утиные, голубиные и чибисовые яйца, хитроумно приготовленные ласточкины гнезда, особое мясное рагу «женьшень», осетровые жабры, китовые нервные волокна в сладком соусе, речные головастики, воробьиные зобики и бараньи глаза, нашпигованные небольшими кусочками чеснока, пельмени, приготовленные на молоке из абрикосовых косточек, сочные бамбуковые побеги и другое. Завершали пиршество, длившееся уже более трех часов, ананасы из Сингапура, поджаренные и подсахаренные земляные орехи, соленый миндаль, чудесные плоды манго, «драконов глаз»
