Третий путь

Пред человеком всегда есть два зримых пути, и выбор, на какой ступить, остается лишь за ним самим. Но часто так выходит, что в выборе своем неверном винит он всех вокруг, но только не себя.

И если есть возможность, он возвращается в начало и выбор делает иной, в надежде все исправить. Однако и бывает так, что путь второй похуже первого стократ.

Отчаяние порой снедает вот такого человека, и больше он не знает, что же делать, как же быть.

Но часто есть и третий путь, незримый он проходит между двух, и может статься, он единственный лишь верный, но вот найти его непросто, а коль нашел, придется постараться, чтоб сквозь кусты колючие и воды буйные пробраться.

Но все ж, бесспорно, намного проще в начале самом выбрать тот путь, что самым верным окажется в итоге, дабы потом не возвращаться и время не терять. А как понять? Подумать для начала. Бросаться в омут с головой — не лучшая затея.

Составить план, найти дороги, продумать ход свой до конца, и лишь затем пуститься в путь, заранее осмыслив, где свернуть.

Но даже прочертив на карте мира свой маршрут от дома самого порога и до края мира, навряд ли ты учтешь все кочки, ямы, лужи и ненастья, и, мчась во весь опор по проторенной дороге, ты паче чаяния очнуться можешь в яме выгребной.

Эфер был городом совсем и не большим, но человеку, в первый раз вступившему за стену саженей в десяток, он виделся гигантом. Словно обычную деревню вдруг разнесло раз в десять вширь, затем такую же вторую поставили здесь храбро сверху. Вот только почему-то грязь решили тоже тут оставить. Казалось, будто он вот-вот и лопнет, недаром некоторые участки стены покрылись венами глубоких трещин.

Айван в свои восемнадцать лет оказался в городе впервые, и еще не меньше провел бы у себя в деревне в Северовесье, кабы не нужда. Нет, не нужда… Желание? Стремление!

На самом деле, он не особо любил свое селение, и всегда грезил покинуть опостылевший край, но одна вещь не позволяла ему все бросить и отправиться в путь, дальше, чем когда-либо кто ступал. За край мира.

Два месяца. Не считая пары-тройки дней. Именно столько Айван провел в городе, хотя надеялся использовать его как отправную точку и двинуться в дальний путь через день, в крайнем случае — два.

Он никогда не был в Эфере, пусть и находился город всего в каких-то трех верстах от Северовесья, если шагать точно на юг, зато слышал поговорку, мол, город — это большая деревня, что и сбило его с толку. Деревня? Ха! Настоящий гадюшник.

— Отродье Бездны, — чертыхнулся Айван, ступив в лошадиный навоз кожаной туфлей. И откуда только на самом краю дороги лошадиное дерьмо?

Дешевые туфли и так были все худые, одна даже порвалась неудачно в самом низу сбоку, будто ее подрезал кто нарочно, и Айвану пришлось перевязать ногу подобранными за швейной лавкой кусками бечевки, которые он связал в одну длинную веревку, отчего кожу теперь нещадно саднило вскочившими мозолями. Лето подходило к концу, и скоро должно было прилично похолодать, а денег на новую обувь не сыскать.

Котомку стащили еще в первый день. Сама она представлялась такой же потрепанной, как нынче и сам парнишка, но ценней всего была не она, а то, что внутри. В общем-то, так всегда.

Два месяца. Айван давно бы уже отправился по намеченному пути, но без содержимого мешка дорога стала для него преградой, коей и стены города не годились в подметки. Почти шесть декад он бродил по узким улочкам, выслеживая местную шайку посаков. За это время он насчитал не менее шести десятков человек, преимущественно дети много младше самого Айвана, после войны оставшиеся без родителей и дома. Это роднило их с Айваном.

За это время его колотили неоднократно. И сами посаки, и торговцы с рынка, которые уличали его в воровстве и причастности к тем же посакам, и зажиточные жители города, которые просто любили колотить людей и хлестать их плетью, проезжая по городу на статных лошадях, что дороже любой местной лавки вместе с продукцией.

Айван и вправду подворовывал еду, но чаще выискивал выброшенные остатки за трактиром или проникал внутрь через задний ход и утаскивал наполовину обглоданные кости или прямо руками вычерпывал остывшую кашу из оловянных мисок посетителей, храпящих прямо за столом от выпитого ранее. От хозяев харчевен тумаков он тоже получал.

Пару раз он даже возвращался в родную деревню, но лишь под вечер, чтобы никто не видел, воровал яйца в курятнике, однажды даже утащил целую курицу. Разводить огонь он умел, благо, огниво он держал в кармане, а потому его не украли вместе с котомкой, а вот готовил плохо. В итоге курица превратилась в полусырой, полусгоревший кусок мяса, который невозможно есть.

Постучи он в любую хату, его бы сытно накормили и даже бесплатно предоставили постель. Но он ушел. Ушел из деревни, громко об этом заявив во всеуслышание, и вернись он обратно, от стыда бы провалился под землю, особенно встретившись с родной теткой.

В городе он обосновался прямо в узком переулке между одним из трактиров и двухэтажным жилым домом. Расстояние между ними было столь малым, что туда не мог пролезть ни один взрослый, зато сам Айван в свои восемнадцать лет выглядел щуплым и низкорослым, ему едва ли давали пятнадцать. Как раз за стенкой располагался камин трактира, поэтому всегда было тепло.