I
Иван Павлыч въезжает в Крутогорск
В 18** году, летом, в девятом часу вечера, к гостинице губернского города Крутогорска подъехал запряженный тройкой тарантас, из которого, кряхтя и ругаясь, вылез коротенький и не старый еще человечек в дорожном пальто, запыленном и вывалявшемся в пуху до крайности. Человечек постоял с минуту на тротуаре, как будто не сознавая, что с ним делается, посмотрел воспаленными от пыли и ветра глазами вдаль, наконец пришел в себя и, пробормотав: «Ах! да ведь мы, кажется, приехали!» — взбежал бегом по лестнице.
Господин этот был не кто иной, как коллежский асессор Иван Павлыч Вологжанин, приехавший в Крутогорск для снискания себе пропитания посредством служебной деятельности, к которой имел несомненное призвание. Расположившись в отведенном ему нумере и спросив самовар и рюмку очищенной, с маленьким кусочком черного хлеба, он немедленно принялся приводить в порядок свои мысли, доведенные до крайнего расстройства многодневною тряскою по испорченной дороге. С этою целью он набил себе трубку, закурил ее и начал ходить мерными шагами по комнате.
«Черт возьми! обстоятельства-то мои тово… порасстроились! именьишко костромское — что в нем? этот город Кострома — только веселая сторона, а путного в нем мало!.. Надо, надо поправить свои обстоятельства!
Хорошо бы теперича схватить прямо место исправника! очень бы недурно! жалованья, за вычетами, около полуторы; ну, откупщик — положим, хоть две, земские лошади — положим, хоть тысячу; ну, с становых там — положим, хоть… а впрочем, чего их жалеть, могут и совсем, канальи, жалованья не брать… следовательно, тоже хоть по тысяче… Ведь этак одних безгрешных доходов больше семи тысяч наберется… Надо, да, надо поправить свои обстоятельства…
И отчего это оно ничего не дает, это костромское именьишко! земля, говорят, глина… важность большая! из глины тоже кирпичи и даже горшки делать можно!.. А не дает! уж пытал я и сам, и усовещивал, ну и другие тоже меры употреблял — один ответ: земля — глина… А надо, надо поправить свои обстоятельства!
Несчастлив я насчет женитьбы! Вот уж второй раз вдовею, а все толку никакого нет… И хоть бы седьмые части порядочные достались — и того нет! После одной пришелся, по расчету, салоп беличий да кисет, а после другой и всего-то на всё табакерка с музыкой… Разве здесь попробовать счастья? только надо сделать это осмотрительно, потому что в четвертый-то раз, пожалуй, и баста скажут — это штука будет плохая… Надо, надо как-нибудь поправить свои обстоятельства!
А попробовать счастья именно не мешает! Здесь, сказывали мне, водятся такие почетные граждане, которых хлебом не корми, а подавай дворянина! А дочки у них, говорят, такие толстушечки, что и старого человека немощного на ноги подымут! Что ж, это хорошо! во-первых, оно как-то слаще, как около тебя этакая бархатная кубышечка… под мышками у тебя пощекотит, или вот сядет на коленки, или ущипнуть себя даст… а во-вторых, и начальство как-то снисходительнее смотрит на подчиненного, у которого жена не тоща: „А, скажет, этот, сейчас видно, что солидный человек!“ Может быть, оттого мне и счастья до сих пор не было, что и Дарья Сергевна и Варвара Алексевна — обе были как-то сухопароваты!.. Да, надо, надо поправить свои обстоятельства!»
Иван Павлыч должен был прервать нить своих размышлений, потому что в это время нумерной подал ему требуемую рюмку очищенной с кусочком черного хлеба.
— А что, велик у вас город? — спросил Иван Павлыч нумерного, выпив одним духом водку, крякнув и закусив.
— Какой, сударь, у нас город; только слава что город!
— Что ж ты врешь! мне именно сказывали, что тут живут богатые купцы…
— Купцов как не быть — есть купцы-с!
— Ну, и богатые купцы — это я знаю наверное.
— Не слыхать-с; есть купцы, только самые неосновательные… больше, как бы сказать, закусывать любят, нежели своим предметом занимаются…
— Это, брат, скверно! надобно им внушить, что, конечно, отчего же и не выпить в меру, но зачем же опять из-за этого делом своим неглижировать…
— Не знаю-с; на то есть у них начальники.
— А кто, например, первый купец у вас по городу?
— Есть один-с, Пазухин прозывается; этот точно, что после покойного родителя большие капиталы получил.
— И семейный?
— Женат-с.
— Ну, и есть этак… дочки?
— Сын один есть от первой жены-с, а от второй-то дочка, так ту еще грудью кормят.
— Гм… а других купцов нет?
— Есть, да всё больше веревочками, да шнурочками, да ситчиками торгуют… самый, то есть, народ внимания не стоющий!
— Гм… подай еще рюмку очищенной!
«Однако это скверно! впрочем, может быть, он и врет! Эти хлапы иногда бывают прежелчный народ: съездит его там кто-нибудь по морде, или так просто нападет на него меланхолия, он и видит все в черном цвете! А того, скотина, и не размыслит, что иногда человеку нужен не взгляд его поганый, а настоящие, истинные факты… А крепко, однако, он меня озадачил! ведь этак, пожалуй, и не поправишь обстоятельств!
Да нет, не может быть! Иван Васильич сам в здешних краях женился, и он мне именно сказывал, что здесь в каждом доме по невесте, и за каждой невестой не меньше ста бумажками дают! Я и теперь еще позабыть не могу, как он мне показывал белье, которое получил за женой… ведь не во сне же я это видел! А белье было именно такое, какого нельзя дать меньше как при ста тысячах!»
