Там, за невидимой линией, — планеты и солнца иноразумных. Нам нужно понять их. Никто не сделает это за нас. Никто — только человек.
Для Калихэна О'Рурка Уэна туман полузабытья успел стать уютно-привычным. Из этого состояния его вырвал толчок, за которым последовало басовитое рокотание и сильная дрожь.
«Если ума не хватает, рукам отдыха не знать», — подумал он. Юмор, подобно огоньку спички, тут же погас, стоило ему вспомнить, как легко удался полицейским его арест. Фактически Калли сам отдался им в руки.
Осознание этого факта угрожало стать психологическим дополнением к той физической пытке, которую ему сейчас приходилось переносить. Но пленнику удалось отогнать тяжелые мысли — он все еще твердо верил в свои силы, сохранял уверенность, что, если ему дадут время, он сумеет выпутаться из любой передряги.
Сделав над собой усилие, Калли окончательно пришел в себя. Ему удалось определить характер вибрации. Снова заработали двигатели ракеты «пространство-атмосфера», в которой он находился. Челнок готовился к посадке, завершая долгое скольжение от самой верхней, почти орбитальной точки траектории, началом которой был Нью-Йоркский комплекс.
Сориентировавшись в окружающей обстановке, Калихэн слегка расслабился и снова ощутил, как ноет у него все тело. Хуже всего приходилось рукам от локтя до кисти. Руки, заведенные за спину, были плотно сжаты пружинными смирителями — худшим вариантом старомодных наручников. Впечатление было такое, что руки ему теперь никогда уже не развести. И не удивительно: смирители не снимали уже тридцать шесть часов.
Применение смирителей допускалось законом — и Всемирная Полиция в полной мере воспользовалась этим правом во время его ареста в космопорту Лонг-Айленд Саунд и последовавших полутора недель допросов. С точки зрения закона они вовсе не подвергали арестованного пыткам.
Но фактически Калихэн был доведен почти до предела переносимого.
Иногда ему вовсе не давали еды, порой еда оказывалась практически несъедобной, замороженной или пережаренной. Его запирали в камеру, где выключатель капризно не желал срабатывать, и мощная панель освещения на потолке горела постоянно. Кран, вделанный в стену, отпускал воду тонкой струйкой и только в случае, если под него подставляли особой формы чашку.
Но почему-то из чашки этой вода просачивалась на пол, с той же быстрой, с какой набиралась из крана. Когда Калли пожаловался, ему стали приносить воду — но только по одной унции за раз, в крошечном бумажном стаканчике.
Его часами напролет допрашивали или держали в смирителях, а спать давали ровно столько, чтобы он не сошел с ума.
Тем не менее — Калли это отлично понимал, — если привести все голые факты в виде официального донесения, никто не сумеет доказать, будто ему не предоставили соответствующий условий для отдыха и положенной пищи для питья.
Допросы касались одной темы: подозрения Всемирной полиции в существовании заговора среди пограничных миров, расположенных на планетах Плеяд, которые при поддержке иноразумной расы молдогов намеревались, якобы захватить власть над тремя Старыми мирами — Землей, Марсом и существенно терраформированной Венерой, совершить здесь государственный переворот.
Сама мысль, о том, что несколько разбросанных по пограничным мирам миллионов планетян могут помышлять о завоевании Старых миров, с из восемьюдесятью с лишним миллиардами населениями, с контролем над более чем восемьюдесятью процентами богатств и военных мощностей человечества, сама эта мысль показалась Калихэну поначалу настолько смехотворной, что ему понадобилось некоторое время, чтобы уразуметь: в полиции высказывают ее совершенно серьезно, с ним не шутят.
Да, как это ни фантастично выглядело, с ним не были намерены шутить.
И поскольку Калли ни сном ни духом не ведал о заговори и поэтому ничего о нем сообщить не мог, его мучители, принимая его искренность за отказ сотрудничать, дошли почти до предела в методах давления на упрямого допрашиваемого.
Возможно — промелькнула сквозь головокружение мысль, — ему следовало быть сдержаннее, не обзывать полицейских бандой параноидных космофобов: ведь к тому времени он уже убедился, что вопросы, которые ему задавали, не были просто предлогом для ареста. Хотя вряд ли его сдержанность в выражениях что-либо существенно изменила бы. В любом случае он оказался бы там, где находился сейчас: полуживой, валялся на каких-то мешках (наверное, с почтой) у задней стенки пассажирского отсека спецчелнока Всемирной Полиции. Он лежал на боку со скованными за спиной руками и лишь краем глаза мог видеть один из иллюминаторов в металлокерамическом борту корабля.
При посадке на корабль, он был слишком слаб и даже не думал о пункте назначения полета. Теперь же, когда рокот двигателей и тряска заставили его очнуться, он поднял голову и постарался рассмотреть что-нибудь в иллюминатор.
Челнок быстро снижался к темно-синей поверхности океана, кое-где усыпанной золотистыми веснушками скоплений саргассов. И наличие саргассов, и ослепительный блеск солнца в горячем голубом небе свидетельствовали о том, что место расположено где-то в тропических широтах.
