Полуденное солнце знойным любовником накрыло город, жаркими поцелуями изгоняя тени из парков и садов. Солнечные стрелы победоносно шествовали по улицам и переулкам, заглядывая во все щели и укромные места. Лишь ворвавшись в комнату, в которой находилось двое, будто наткнулись на препятствие: закружили вокруг одетой в тёмное фигуры, подступили – обжечь, отпрянули. С удвоенной силой, обиженно, ринулись на второго.
– Маг, почему бы тебе не сотворить немного снега? Говорят, в такую жару в человека может вселиться огненный демон амок, вызывающий беспричинную ярость.
– Милорд, вы же знаете, мои способности лежат в иных сферах. Но если закрыть окно, я постараюсь сделать воздух чуть прохладней.
– Оставь. Не доверяю закрытым окнам. Скажи лучше, долго ли мне ждать? Я начинаю терять терпение. А ты знаешь, что бывает, когда я огорчён.
– Знаю, милорд. Но поверьте, в задержке нет моей вины.
– Лучше бы тебе поторопиться.
– Последнее, что нам сейчас необходимо, это спешка. Я разделяю ваше нетерпение, милорд, но поймите – король молод и силен. Его душа пылает, словно факел в ночи. Столь яркий свет нелегко загасить, не вызвав подозрений.
– Я не могу ждать. Мне слишком многое необходимо сделать после. А мой огонь, если воспользоваться твоими словами, уже далеко не так ярок.
– Это можно поправить, милорд. Я ведь предлагал вам…
– Нет! Я уже ответил один раз, маг, и если услышу это снова, клянусь Предвечным отцом – ты пожалеешь. Скажи лучше, когда? Ты говорил, крайний срок – две седмицы.
– Я уверен, что к Чёрной луне всё будет готово, милорд. Если нам никто не помешает.
– Кто нам может помешать? Разве что боги. Но им нет дела до наших муравьиных забот.
– Вы знаете, что мне нужно, милорд.
– Делай своё дело. А я буду делать своё.
Порыв злого холодного ветра вдруг всколыхнул воздух и солнечные зайчики, игравшие на витражах в оконных переплётах, потускнели, съёжились и прыснули на улицу, туда, где всё было просто и понятно.
– А это значит, что восемьдесят лет назад Дубовая падь была продана тогдашним бароном Ройсом тогдашнему же графу Вилардо за четыре тысячи серебряных ригелей, с рассрочкой платежа на шесть лет.
Феликс откинулся на спинку кресла и посмотрел на Энцо.
– Послушайте, мессир…граф, – он с удовольствием отметил, как дернулся гость. До короны маркграфа на гербе Энцо Вилардо не хватало ровно двух зубцов, но тот предпочитал не замечать такой мелочи, давно приучив всех в Северной марке титуловать его маркграфом. Всех, кроме двух-трех человек, среди которых был и Феликс Ройс, двенадцатый барон Лерна.
– Если уж ваши стряпчие соизволили покопаться в архивах Рюггена, – сказал Феликс, – то вполне могли бы обнаружить, что названая вами сумма графом уплачена не была. Мой прадед получил от него всего две тысячи.
– Возможно, – недовольно поджал губы граф. – Однако в архивах земельного ведомства имеется документ, удостоверенный нотарием городского совета, согласно которому барон Карвен Ройс соглашается принять в счет долга, взамен двух тысяч серебряных ригелей, двадцать пять бочек мерсийского вина и шесть отрезов лунного шёлка.
Видно, довольный собственным величием, Энцо оперся на трость и сел вполоборота, будто натурщик перед художником. Впрочем, почему будто? Не так давно, как слышал Ройс, в замок графа пожаловал сам Элларио Кунц, знаменитый живописец, запечатлевший на своих полотнах не один десяток аристо королевства.
– Что ж, тогда, возможно, ваши стряпчие нашли также документ, подтверждающий, что мой прадед получил от графа все вами перечисленное? – Феликс поднялся из-за стола, прошелся по ковру, устилавшему каменные плиты зала, распахнул окно. Солнце клонилось к закату, дневная жара спала и по залу загулял ветерок, трогая тяжелые бархатные кисти портьеры, забираясь в шкаф, покачивая висящий под потолком светильник на дюжину свечей. Ройс облокотился на подоконник и взглянул на графа. Лицо гостя исказила недовольная гримаса.
– Я не намерен более выслушивать ваши домыслы и пустословия, барон. Если мои стряпчие говорят, что Дубовая падь моя, значит, она моя.
Было видно, как юноше нравится произносить слово «моя». Вилардо тоже поднялся из кресла, не преминув выбрать позу, подчеркивающую его широкие плечи и узкую талию. Уж чего у двадцатилетнего графа было не отнять, так это смазливости, на которую провинциальные девицы слетались, словно пчёлы на цветок с нектаром. Правда, в зале не было никого, кто мог бы оценить подобные ухищрения, но, видимо, они уже стали непременными спутниками Энцо.
– Я намерен решить данный спор безотлагательно, – продолжал вещать граф, – до сбора урожая нынешней осенью. Я даже готов простить те прибыли, которые вы и ваши предки безосновательно, подчеркиваю, получали от использования пади. Что вы молчите, барон?
Барон молчал, поскольку как раз в это время размышлял, не сломать ли наглецу руку. Судя по безмятежному виду Энцо, тот не осознавал нависшей над ним опасности. Чего не скажешь о его охраннике-северянине, стоявшем в нескольких шагах позади графа, за левым плечом. Где он только раздобыл такого? Ройс слышал, что немало северян служат в империи и королевствах Высоких земель, но чтобы варвар забрался так далеко на юг… Весь разговор он простоял молча, лишь изредка поглаживая заплетенную в косицы бороду. Сейчас же подобрался, словно снежный барс, готовый вот-вот прыгнуть на жертву. Во время спора двух аристо его взгляд всё время цеплялся за Ройса: оценивал, взвешивал.
