Великий Восточный вопрос нельзя низводить на степень какого-нибудь непрочного и бесплодного панславистического дела.
Сила России спасительна для самого всеславянства; для силы России необходима искренность и крепость православия, посредством которого, так или иначе, мы можем действовать в одно и то же время и на западных (австрийских) славян, и на рассыпающуюся постепенно у победных ног наших Азию, на эту древнюю, мистическую и столь богатую разнородными духовными силами Азию.
От рокового роста нашего на Востоке и от влияния на славянский запад мы не спасемся.
Есть государства, обреченные историей расти, даже и вопреки себе. Таков был Рим, таковы Англия и Россия; таким государством может стать и Германия, если она сумеет найти себе выход в дальние колонии, сохраняя надолго дружбу славян, развивающихся в тылу ее.
Только исходя из таких общих и обширных задач, в надежде, что многие поймут, я могу приступить в этой краткой заметке к частной цели моей: к разбору территориальных отношений между четырьмя православными нациями (греками, болгарами, сербами и румынами), нациями, которых будущее благоустройство теперь более или менее в наших руках.
По отношению к православию, к той охраняющей, движущей, объединяющей и зиждущей реальной силе, без которой немыслима счастливая деятельность наша на Востоке, нации эти стоят именно в том порядке, в котором я их назвал:
Греки и болгары, сербы и румыны.
Я начну с последних.
Румыны в качественном смысле, так сказать, самый незначительный элемент на Востоке, самый бесхарактерный и бесцветный.
Они довольно многочисленны; земля их сравнительно богата; положение при устьях Дуная очень выгодно; мелочной европейской образованности у них достаточно; народ пашет, плодится и послушен. Даже в церковь ходит... не очень часто, а ходит.
Румынское войско доказало, что оно умеет даже сражаться до известной степени.
Но румыны, особенно после разлагающего à la française[1] господства князя Кузы, после отобрания имуществ преклоненных Св. Местам монастырей, стали вдруг чем-то ни восточным, ни западным, вроде наших новороссийских (или хотя румынских же) городов: бело, просторно, довольно опрятно, пусто, скучно, бесхарактерно. Нет и следов внешнего видимого стиля, который есть всегда выражение крепкого духа и самобытного содержания. Румыны, как справедливо заметил г. П. Толстой (в 16 номере «Московских ведомостей» по поводу слуха об уступке им Добруджи), представляют какой-то чуждый, антиславянский, полуроманский элемент на пути нашего общения со славянами. Это правда, они гордятся не тем, что они православные, или просто румыны, а преимущественно тем, что они романский элемент, их тянет к Западу... Они даже прежнюю азбуку, свою, славянскую, переменили на латинские буквы, и в нравах их нет ничего такого, что радует нас в черногорцах, болгарах, эпиротах, критянах.
В вышеупомянутой заметке г. Толстой справедливо сетует на этот слух об отдаче Добруджи румынам.
Положим, что население Добруджи вовсе не исключительно болгарское, а очень смешанное; в 60-х годах население Добруджи было приблизительно следующее:
Болгар 14, 15, 16 тысяч, румын столько же (кажется, 16 тысяч), турок 10, 11, 13 тысяч, татар (крымских) тоже тысяч 12–14, малороссов 14, 15 тысяч, черкесов 5–6 тысяч, старообрядцев-великороссов 2–3 тысячи.
Остальное: греки по городам, немцы, молокане, русские. Турки, как известно, предпочитают считать и делить своих подданных по религиям, и русские, как имеющие несколько вер, считались у них особо каждая вера.
Из этой таблицы, хотя бы и ошибочной, может быть, в каких-нибудь незначительных размерах, видно, что по населению Добруджу нельзя назвать ни болгарской, ни румынской страной.
Но она все-таки гораздо более болгарская и по географическому положению, и по отношению к тому политическому фону, на котором должны слагаться в будущем взаимные отношения освобожденных нами народностей.
Дунай – вот граница Румынии. Зачем ей переступать за нее? Награждать румын за то, что они сражались, и наказывать болгар за то, что они не могли сражаться?.. Воевать еще возможно по чувству – ибо война есть действие быстрое и разрушительное; но когда дело идет о прочной организации, об утверждении мира на Востоке, надо устраивать, а не награждать или наказывать; надо как можно больше мыслить и как можно меньше чувствовать.
Смешно было бы, например, наказывать всех греков или Святые Места, находящиеся в греческих руках, за то, что эллинское правительство так поздно объявило Турции войну! Союз православных народов Востока должен созидаться на политическом разуме, а не досаде и благодарности.
Чего желаем мы? Расположить сердца румын к России! Не так ли? Но хорошо народу сердцем стремиться на бой с врагом и притеснителем, а государству, ввиду будущих условий жизни, надо не столько сердца, сколько обстоятельства располагать в свою пользу. Благодеяния забываются нациями еще гораздо легче, чем лицами.
Расположить румын и огорчить болгар? Что же тут выгодного?
И если уж отдавать всех остальных разнородных жителей Добруджи, вероятно, противу воли их, кому-нибудь из двух – румынам или болгарам, то во всех отношениях справедливее отдать болгарам. Справедливо это не только по географическим или племенным условиям, но и по многим другим причинам.
