Длинные белые кудри были восхитительны. Шелковистые и блестящие, они развевались на ветру, переливаясь, словно речная рябь под яркими солнечными лучами. Ее волосы были просто великолепны — вот только украшали они две гиеньи головы на сером мохнатом теле размером с овцу, дополненном парой широких кожистых крыльев. Гаишник, над которым промчалась тварь, от изумления замер, глупо открыв рот, а нечисть описала крутой вираж вокруг стеклянной будки поста ДПС и ринулась в новую атаку.
— Ква… — выдохнул Олег, чувствуя, как наливается жаром примотанный к запястью серебряный крест, сигнализируя о приближении нечисти, и резко наклонил влево мотоцикл, выкручивая рукоять газа.
Заднее колесо сорвалось в пробуксовку, «Иж» стремительно развернулся вокруг своей оси. Середин отпустил акселератор, выпрямил своего двухколесного друга — и снова до предела открыл заслонку карбюратора, разгоняясь по вечернему, освещенному желтыми фонарями, шоссе.
Стрелка спидометра ушла вправо, едва не уткнувшись в ограничитель, однако тварь скользила по прохладному воздуху быстрее, намного быстрее. Поняв, что уйти не удастся, ведун воткнул нейтраль, со всей силы наступил на рычаг заднего тормоза, чуть наклоняясь в левую сторону. Мотоцикл с визгом развернуло еще раз — вокруг едко запахло паленой резиной. Середин коротко выдохнул, опустил рогатину, направив сверкающий наконечник чудовищу в плечи, как раз между основаниями голов, отпустил поводья и дал шпоры, ощущая в ступнях нестерпимую щекотку. Он фыркнул, брыкнулся и… и открыл глаза.
— Тебе привиделся дурной сон, ведун, — тихо сообщила обнаженная зеленоглазая курносая девушка. У нее были небольшие и аккуратные, словно выточенные ювелиром из лучшего янтаря, ушки с длинными мочками, бледные бесцветные губы, тонкие белесые брови и длинные ресницы.
— Берегиня… — пробормотал Олег, окончательно приходя в себя после ночного кошмара. — Спасибо, что разбудила, а то меня там чуть не съели.
Он зевнул. И тут же засучил ногами под медвежьей шкурой:
— Кто там еще?
— Травяной, — рассмеялась берегиня. — Добудиться я тебя не смогла, как неладное почуяла. Пришлось помощника звать.
Невидимое существо, что крутилось возле ступней, выскользнуло наружу — закачались растущие возле орешника колоски, вздрогнули нижние ветви. Девушка тоже поднялась, бесшумно двинулась к ближним березкам.
— Постой, берегиня! — окликнул ее Олег. — Скажи, куда я заехал?
— Белый луг это, ведун… — послышался голос хранительницы рощи из-за спины, в то время как сама она растворилась среди деревьев перед ним.
Тут же весело застрекотали какие-то пичуги, запрыгнул на волосы и тут же скакнул дальше упитанный зеленый кузнечик, возмущенно всхрапнули лошади. Это означало, что на землю приходит утро и кутаться дальше незачем.
Ведун снова зевнул, сел, отодвинув от себя саблю, откинул край шкуры, сладко потянулся, рывком встал, сбежал по траве к ручью. Войдя по колено, наклонился, ополоснул лицо и шею. На большее решимости не хватило — чай, не май месяц на улице, листопад на дворе. Чуть выждав, чтобы вода протекла, зачерпнул ладонями, напился. В этом мире, милостью Сварога, не нужно было бояться радиации, токсинов или смытых с полей пестицидов. Просто вода — пей не хочу. А есть в такую рань ему не хотелось.
Погладив стреноженных коней по мордам, Олег сказал им по паре ласковых слов, не спеша оседлал грозно фыркающую гнедую кобылку, потом навьючил на чалого мерина узлы с походным кузнечным инструментом, припасами в дорогу, теплым налатником и меховыми штанами — в общем, всем тем добром, что скопилось у ведуна за время скитаний по бескрайним русским просторам. Подумав, положил в чересседельную сумку подаренную князем Владимиром бриганту, оставшись в войлочном поддоспешнике поверх синей шелковой рубахи, в черных мягких шароварах из овечьей шерсти, заправленных в добротные яловые сапоги, и в неизменной косухе, изрядно потрепанной, но еще живой. В туманном рассветном сумраке в таком виде ему показалось зябко, но ведун знал, что через полчаса-час поднявшийся Ярило согреет землю, и, может быть, еще и косуху придется скинуть. Осень осенью, но до заморозков-то еще далеко.
Разметав еле тлеющие угли костра, Середин опоясался саблей, отошел к орешнику, с поклоном оставил у корней последнюю краюху белого хлеба:
— Спасибо тебе, хозяюшка лесная, за доброту да ласку, спасибо и вам, малый народец, что покой мой ночью охранили.
Олег оглядел напоследок окруженную березами зеленую прогалину, ставшую на эту ночь его домом, потом решительно поднялся в седло и выехал на дорогу, описывающую дугу аккурат по изгибу бодрого прозрачного ручейка, у которого он и отдыхал.
Утоптанный глиняный тракт трехметровой ширины уперся в груду валежника, круто отвернул вправо, нырнул во влажную низинку и выбрался уже не в березовую рощу, а в тенистый липовый лес, наполненный жужжанием мух, стрекотом кузнечиков и пением птиц.
— Белый луг, — тихо пробормотал Середин себе под нос, отъехав от березняка метров на триста, и насмешливо хмыкнул: — Белый луг! Да таких названий на каждом погосте[1] по два десятка. Пальцем в небо, что называется…
