— Не умирай. Не смей умирать. — Торин неистово рылся в рюкзаке, напичканном одеждой, оружием и медикаментами.
Он упаковал его несколько дней назад, слепо набив всем, что думал возможно потребуется.
Но там не было ничего, чем можно защитить рот девушки. Прекрасно. Он все равно продолжит.
Торин поспешил к неподвижному телу своей спутницы, и оседлал ее талию. Драгоценная жизнь девушки ускользала с каждой минутой.
Искусственное дыхание было последней, но единственной надеждой для неё, и поскольку они оказались замкнуты в подземелье, и в камере больше никого не было, вся ответственность ложилась на него одного.
Парня, который редко приближался к другому человеку.
Просто зовите меня Чудо Доктор.
Он распластал обтянутые перчатками ладони на хрупкой груди Мари — неподвижна, слишком спокойна.
Но вместо того чтобы поступить как должен был, Торин остановился, чтобы насладиться редкостным и необыкновенным прикосновением к существу противоположного пола. Такая мягкая. Так соблазнительна.
Какого черта я делаю? Сжав зубы, он нажал. Хрясь. Слишком сильно. Он только что сломал ей грудину и, наверное, несколько ребер. Вина пронзила его сердце, и если бы орган уже не был искромсан без возможности восстановиться, было бы больно.
Пот начал стекать по вискам, когда Торин более нежно нажал на грудь Мари. Больше ничего не сломал. Хорошо. Ладно. Он нажимал снова и снова, постепенно увеличивая скорость. Но когда быстро станет слишком быстро? Что помогает? Что вредит?
— Давай же, Мари. — Она была человеком, но сильным. Хрупкая но все же выносливая. — Останься со мной. Ты можешь пережить это, я знаю, ты можешь.
Ее голова склонилась на бок, остекленевшие глаза уставились в пустоту.
— Нет. Нет! — Он бросился проверять пульс, подождал… но так и не почувствовал ни малейшего удара.
Когда Торин положил ладони на ее грудь и начал заново нажимать, его взгляд впился в забрызганные кровью губы; его ум приказывал им раскрыться, выпустить кашель. Это значило бы, что Мари все еще снедает болезнь, но больная намного лучше мертвой.
— Мари, пожалуйста. — Торин услышал отчаяние в своем голосе, но ему было все равно. Я не могу оказаться тем, кто убьет кого-то столь невинного.
Торин нажал сильнее, услышал очередной треск.
Черт. Он не был каким-то слюнявым плаксой, но проклятые слезы обжигали глаза.
Торин начал думать об этой девушке как о друге, и несмотря на все прожитые им века, таковых у него было не много. И он всегда защищал тех, кто ему дорог.
До нее.
Если бы не он, Мари не заболела бы.
Торин снова попытался найти пульс. Все еще не бьется.
Чертыхаясь, он вернулся к работе. Пять минут… десять… двадцать. Он поддерживал жизнь Мари, единственным, кто стоял между ее жизнью и смертью; он будет делать это так долго, сколько понадобится.
Выкарабкивайся, Мари. Ты должна бороться.
— Борись! — Но, когда минула еще одна вечность, и ничего не изменилось, Торин наконец-то признал, что его усилия напрасны. Она уже ушла.
Уже умерла. И Торин не мог её вернуть.
С криком, он вскочил и заметался по камере словно животное, каким и был. Его руки дрожали.
Спина и бёдра болели. Но что такое физическая боль в сравнении с душевной? Эмоциональной? Это его вина. Торин знал, что случится, если он прикоснется к девушке, и все равно ее заманил.
Чудовище! С очередным криком, он ударил стену, наслаждаясь безжалостной пульсацией боли от разорванной кожи и раздробленных костей.
Он бил снова и снова, пока по камням не пошли трещины и вокруг него не заклубилась пыль.
Если бы он перестал задаваться вопросом, почему такая девушка как Мари настолько изголодалась по общению, что согласилась проводить время с ним, то она всё ещё была бы жива.
Торин прижался лбом к разрушенной стене. Я хранитель демона Болезни. Когда я уже приму тот факт, что всегда буду одинок? Чтобы всегда отвергать то, чего жажду больше всего.
— Мари, дорогуша, — раздался голос с легким акцентом. Женский… восхитительный — даже если и пропитан паникой и болью.
Кровь в жилах Торина превратилась в топливо, воспламеняясь, словно только что бросили пылающую спичку внутрь него.
Он все сильнее ощущал собственное учащённое сердцебиение, необходимость подойти к двери клетки и разорвать металлический барьер, сдерживающий его, сделать что угодно, чтобы исключить расстояние между ним и говорящей.
Неадекватная реакция. Он понимал это. Также как знал, что такое мучительное понимание другого человека для него необычно. А ещё неконтролируемо и не останавливаемо, весь его мир сконцентрировался вокруг одной женщины.
И это случилось не впервые. Каждый раз, когда она говорила, не важно о чем, произнесенные с хрипотцой в голосе слова всегда обещали совершенное наслаждение.
Как если бы она не хотела ничего большего кроме как целовать, облизывать и посасывать его.
Мужские инстинкты, которые он долгое время отрицал, кричали:
