Видавший виды частный «Дассо Фалькон» плавно скользнул с небес к земле, коснувшись ее в Международном аэропорту Сунан в двенадцати милях к северу от Пхеньяна. «МиГи», шедшие с ним чуть ли не крыло в крыло с самого момента входа в северокорейское воздушное пространство, разошлись, прорезав ночь конусами огня своих двигателей. Проводить «Фалькон» к месту стоянки прислали грузовик, в кузове которого стоял автоматчик, всю дорогу упорно целившийся в окна кокпита. Самолет вырулил на открытую бетонную площадку в дальнем конце аэропорта, и не успели еще подставить под колеса башмаки, как периметр оцепило отделение вооруженных до зубов солдат, готовых при малейшей провокации пустить свои «АК-47» в дело. И все это несмотря на факт, что пассажиры на борту были приглашенными сановниками и важными клиентами коммунистической державы, отгородившейся от остального мира.
Через несколько минут после того, как остановленные двигатели смолкли, пассажирская дверца приоткрылась. Двое ближайших солдат оцепления настороженно взяли автоматы наизготовку. Затем дверца со ступеньками на внутренней поверхности откинулась, превратившись в лестницу. В проеме показался человек в оливковом мундире и плоской фуражке, с жестким, бескомпромиссным выражением лица цвета жиденького чая, почти черными глазами и орлиным носом. Погладив пальцем густые черные усы, он бесстрастным взором окинул кольцо солдат, после чего неспешно сошел на землю. За ним последовали еще два человека с продолговатыми, резкими лицами: один — в традиционном ближневосточном халате и чалме, а второй — в дорогом костюме.
Навстречу им, миновав кордон, направились трое северокорейских офицеров. Старший по званию, отдав честь, произнес официальное приветствие и подождал, пока другой — переводчик — перескажет его по-арабски.
— Генерал Ким Дон Ил приветствует вас в Корейской Народно-Демократической республике, полковник Гурани, и выражает надежду, что полет из Дамаска доставил вам удовольствие.
Полковник Хазни Гурани, заместитель начальника сирийских стратегических ракетных войск, в знак признания склонил голову.
— Поблагодарите генерала за то, что потрудился нас встретить лично, несмотря на столь поздний час. Скажите ему, что наш полет воистину доставил нам удовольствие, поскольку мы летели над Афганистаном и смогли опорожнить содержимое санитарно-технической системы самолета на американских оккупантов.
Услышав перевод, корейцы дружно рассмеялись. Гурани продолжал, обращаясь непосредственно к переводчику:
— Я рукоплещу мастерству, с которым вы владеете нашим языком, но полагаю, наши дела пойдут более гладко, если мы будем говорить по-английски, — и Гурани перешел на этот язык. — Как я понимаю, генерал Ким, мы оба говорим на языке нашего общего врага.
Генерал поморгал.
— Да, я нахожу, что, зная образ мыслей империалистов лучше, чем они — мой, я получаю над ними преимущество, — откликнулся он. И, чуть помолчав, добавил: — А еще я немного говорю по-японски, — явно рассчитывая произвести впечатление.
— А я немного на иврите, — без промедления парировал Гурани, оставляя последнее слово за собой.
— Похоже, мы оба преданы своим странам и нашему делу.
— Уничтожению Америки.
— Уничтожению Америки, — эхом отозвался генерал Ким, по глазам араба увидев, что в его груди пылает тот же огонь.
— Слишком уж долго они навязывали свое влияние во всех уголках земного шара. Они мало-помалу удушают планету, сперва посылая солдат, а затем отравляют народ своим тлетворным духом.
— Их войска стоят и на ваших границах, и на наших. Но мою страну они атаковать боятся, ибо знают, что наше возмездие будет молниеносным и окончательным.
— А скоро, — подхватил Гурани с масляной ухмылкой, — они будут страшиться и возмездия. С вашей помощью, разумеется.
Ким ухмыльнулся под стать сирийцу. Эти двое из разных уголков планеты были родственными душами, ярыми ненавистниками всего западного. Эта ненависть сформировала их характер, саму душу, год за годом накладывая на них свой отпечаток. И неважно, что один исповедовал искаженный образ благородной религии, а другой свято верил в непогрешимость государства, результат все равно получался один и тот же. Оба видели красоту в жестокости и находили вдохновение в хаосе.
— Мы позаботились о доставке вашей делегации на военно-морскую базу Мунчхон близ Вонсана на восточном побережье, — сообщил Гурани генерал Ким. — Не разместить ли ваших пилотов в Пхеньяне?
— Весьма щедрое предложение, генерал. — Гурани снова погладил усы. — Но самолет нужен в Дамаске как можно скорее. Один из пилотов отсыпался почти всю дорогу сюда, чтобы вести машину обратно в Сирию. Если бы вы могли распорядиться о дозаправке, я бы хотел, чтобы они вылетели тотчас же.
— Как пожелаете.
Генерал Ким бросил пару слов подчиненному, тот передал приказ начальнику оцепления. Как только двое помощников Гурани закончили выгружать багаж, подъехал заправщик, и рабочие принялись разматывать шланг.
Автомобиль оказался лимузином китайского производства, накрутившим на спидометре никак не менее двухсот тысяч миль. Сиденья промялись настолько, что едва не проглотили субтильного северокорейского генерала, внутри разило табачным перегаром и квашеной капустой. Кумгансанское шоссе, связывающее Пхеньян с Вонсаном — одно из лучших в стране, однако и оно терзало подвеску лимузина до отказа, пока тот под натужный скрежет двигателя петлял по серпантину над краем пропасти. Отбойников вдоль шоссе почти не было, а фары автомобиля больше смахивали на тусклые карманные фонарики. Если бы не холодный свет луны, ехать было бы попросту невозможно.
