— В каком состоянии находилось ваше тело до вашего рождения?
— Вещество, из которого я теперь состою, было рассеяно в воздухе, воде, и почве.
— Значит, до рождения вы были мертвы?
— По всей вероятности.
— Но раз вы были мертвы, а теперь ожили, то стало быть, вы воскресли из мёртвых?
— Выходит, что так. Все окружающие нас люди суть воскресшие из мёртвых.
— Как вы думаете, можете ли вы снова ожить после смерти?
— В той же точно форме это невозможно. Но в другой форме весьма естественно.
— Но ведь это произойдёт через миллионы лет!
— Не беда! Времени в природе сколько угодно. Чувствовать и сознавать время вы не будете: миллионы лет пройдут, как одно мгновение, и вам покажется, что после смерти вы немедленно родились.
Константин Челковцев. «Грёзы о земле и небе»
— Детка, чего ты ломаешься?
И правда, подумал Боров. Чего она ломается?
— Ещё рыбы?
— Да, — согласилась Мирра.
Её действительно звали Миррой. И фамилия похожая: Шухайни. Она даже паспорт показала: всё сошлось. Паспорт мог оказаться подделкой, на Тилоне подделывали всё, включая генный код, но Боров чуял: сегодня ему повезёт. Вчера он этого не чуял, и правда — молодая брамайни Мирра Чакраварти оказалась внутриутробным транссексуалом Миррином Чакравартином. Напившись, Миррин разоткровенничался, и Боров постарался распрощаться с ним как можно быстрее. Для цели, которую ставил перед собой старший механик Вандерхузен, транссексуал не подходил. Даже готовый на все — нет, не подходил.
Завтра утром «Вкусняшка» стартовала на Шадруван. Надо было спешить.
— Вот, смотри: сет на двоих. Барабулька, цаца, сардины…
— Сам ешь свою барабульку! Мне лосося со спаржей в грейпфрутовом соусе. И устрицы «Белый жемчуг»…
Зараза, вздохнул Боров. Вслух, разумеется, он ничего не сказал, боясь спугнуть удачу.
— Официант!
Серокожий тилонец возник у столика: сама услужливость.
— Лосося даме! Со спаржей. И устриц…
— Что будете пить? К лососю я бы порекомендовал розовое игристое. Оно придаст рыбе элегантности…
— Фрак надень! — не сдержался Боров. — На лосося.
— Простите, зачем?
— Для элегантности. Мне барабульку с цацей.
— Целый сет? На одного?!
— Ты меня видишь?
— Вижу, сэр. Вы правы. Записываю: на одного.
— И ячменной водки!
— У вас отличный вкус, сэр.
— Ты лапочка, — фыркнула Мирра, когда официант сгинул. — Ночью храпишь?
— Нет.
— Ты дважды лапочка, ларги́. Так на чём мы остановились?
На лососе, чуть не брякнул Боров. Ресторан «Мама Акула» был ему не по карману. Чтобы сводить сюда Мирру, старший механик Вандерхузен занял сперва у Глиста, а потом, скачав в вирте меню с ценами и картинками, у всей бригады механиков. Ему занимали с радостью. Во-первых, он всегда возвращал долги, а во-вторых, это было меньшее, чем члены экипажа «Вкусняшки» могли расплатиться с Боровом за спасение своих драгоценных задниц. Капитан вернул ему приставку «старший», что означало повышение жалованья, вернул отдельную каюту — черт возьми, капитан бы тоже занял герою деньжат, рискни Боров обратиться к капитану с такой просьбой.
— Мы грузимся осьминогами, — напомнил Боров, ковыряя салат. Зелень он ненавидел. — Каракатицами, гребешками, всякими гадами. Завтра старт. Я беру тебя на борт.
— Где я прячусь? — деловито поинтересовалась Мирра.
Вопрос выдавал большой опыт. А аппетит, с которым молодая брамайни прикончила свой салат и отобрала у Борова его остатки — большой голод. Похоже, с физическими страданиями в жизни Мирры царил полный ажур, а значит, и с накопленной энергией. Поначалу Боров пригласил девушку в «Бычка-чувачка», кушать говяжьи стейки — и выслушал целую лекцию на тему страданий. Если верить Мирре, грязным пожирателям коров светили безрадостные перспективы: и при жизни, и после.
«Само имя коровы указывает, что ее нельзя убивать. Как же назвать того, кто способен ее убить? Бесспорно, тот, кто убивает корову или быка, совершает отвратительное злодеяние!..»
К убийству лосося девушка отнеслась с пониманием. К убийству спаржи — тоже.
— Всё официально, чин чинарем. Прятаться не придётся.
— Врёшь!
— Честное слово, с гарантиями.
— Ты не пожалеешь, ларги́! Я толкачиха с большим ресурсом.
И Мирра, на миг оторвавшись от еды, со значением колыхнула грудью. Да, согласился Боров. Ресурс исключительный, спору нет.
— Спишь ты у меня, — развивал идею Боров. — Это не обсуждается.
— Сколько человек в каюте?
— Я один. С тобой — двое.
— Врёшь!
Реакция брамайни не отличалась разнообразием.
— Говори сразу: сколько? Если больше трех, я пас.
— Двое. Ты да я, да мы с тобой.
— Темнишь, ларги́?
— Детка, чего ты ломаешься?
— Я?
Ну да, подумал Боров. Она не ломается. Она не верит.
— Извини, детка. Это я так, по привычке.
Мирра скорчила потешную гримасу:
— По привычке? Ты давай, выкладывай. Какие у тебя ещё есть привычки? Хотелось бы узнать до свадьбы, а то после хлопот не оберешься!
— Расчленёнка, — глупо пошутил Боров. — Ещё моюсь редко.
— Чепуха! Я тебя вымою, золотце. С мыльцем, с шампусиком. Я тебе такую головомойку устрою — закачаешься! И расчленюсь, если что. Ручки сюда, ножки туда, головку отдельно. Потрошки на супчик! Любишь супчик с потрошками?
Болтливая, отметил Боров. Щебечет. Ладно, привыкну.
![Ойкумена [трилогия]](/storage/book-covers/d9/d9a2acf28121e8e9320ab84b2dc3f4a4a221b1f1.jpg)