«Иногда мне кажется, что наша Вселенная — лишь эпиграф к другой, куда более масштабной и содержательной Вселенной. Фрагмент, припаянный на скорую руку между заголовком и началом. Это не значит, что мы — пустое украшательство и цена нам — грош. Это всего лишь значит, что в случае чего нами можно пожертвовать без особого вреда для общего замысла.
Нас это утешает?
Меня — да».
Карл Мария Родерик О'Ван Эмерих. «Мемуары»
Обе луны, Розетта и Сунандари, взошли рано.
Плывя в светло-лиловом, глянцевитом, словно его натерли цветным воском, небе, спутницы планеты без лишней суеты преследовали друг друга. Куда спешить, если погоня — лишь способ скоротать вечность? Сегодня, вчера, на прошлой неделе, тысячу лет назад они делали то же самое, не балуя зрителей оригинальностью. Зрители, в свою очередь, не спорили с красавицами, веками любуясь соперничеством лун и тем, как закат ручьями стекает за шиворот горизонта.
Орхидеи, над которыми днем жужжали осы и шмели, смежили венчики. Их поздние сестры, готовясь к ночному визиту бабочек-бражников, сделались похожи на гроздья облаков. Усилившись, аромат цветов волнами струился над зарослями папоротника. Облака вдали, над рощей криптомерии, не остались в долгу, став похожими на орхидеи: волнистые, легкие, с желто-розовыми прожилками по краям и пятнышками кармина в середине.
— Красиво…
— Да уж…
Два старика улыбнулись, смутившись банальности сказанного.
И опять замолчали.
Они сидели в шезлонгах на веранде двухэтажного особняка и курили: один — трубку, второй — толстую самокрутку. Обоим было за восемьдесят. Бодрая, деятельная старость, особенно учитывая достижения современной медицины и тот факт, что средняя продолжительность жизни в здешнем секторе Галактики составляла сто шестнадцать лет плюс-минус три месяца.
Статистические данные, взятые из «Вестника медицины», заслуживали доверия.
Если не доверять статистике, то кому?
Взяв с плетеного столика по стакану, где плескалась душевная порция тутовой водки, старики сделали по глоточку, крякнули и с удовольствием зажмурились. Пили они без закуски и без тостов. Второе выглядело куда удивительней первого. Молча пьют на поминках, где здравицы неуместны. Еще так пьют очень близкие люди, но старики не были похожи на друзей детства, кем за долгие годы все сто раз переговорено и ничто уже не требует лишних слов.
На горьких пьяниц, которым без разницы, как пить, лишь бы выпить, они и вовсе не походили.
Внимательный наблюдатель, изучая стариков, терялся бы в догадках. Судя по мелким нюансам поведения, эти двое познакомились не слишком давно. Взаимная симпатия не заменит привычку, рождаемую временем. Но, с другой стороны, учитывая кое-какие приметы, их можно было счесть и закадычными приятелями.
Зато родственниками их бы не счел никто.
Любитель вертеть самокрутки — смуглый, маленький, с диковатыми чертами лица — явно прилетел издалека. За ушами и на затылке у него топорщился седой, жесткий, коротко стриженный «газон», напоминая колючки ежа-альбиноса. Тощие ручки-ножки в сочетании с брюшком, выкаченным за поясной ремень, делали человека смешным; сонные, припухшие глазки усиливали комическое впечатление.
Из одежды на «комике» имелась юбка до колен и кожаный фартук, где над кармашком выжгли эмблему: паук держит в лапках муху.
Все.
Хорошо, что ночь предполагалась теплая.
Зато трубокур одевался стильно, можно сказать, со вкусом. В нем чувствовалась если не порода, то умение вращаться в свете. Шорты из натурального волокна, рубашка навыпуск с пуговицами, каждую из которых украшал скромный голозначок «Lazzaro Sforza»; на ногах — сандалии ручной работы. Дородный, крепко сбитый, он дымил трубкой, распространяя запах вишневого табака, и раздувал ноздри орлиного носа, словно намеревался чихнуть.
Лысая как колено голова вызывала сомнения: росли ли на ней волосы хотя бы в молодости? Зато руки оказались волосаты сверх меры. И вполне энергичны, судя по легкости, с какой они потянулись к тыкве-долбленке, желая «освежить» содержимое стаканов.
— Не напивайтесь! — строго предупредила их снизу женщина, возясь у вкопанного в землю стола. — Успеете еще!
Щеголь прикусил трубку крепкими, похоже, имплантированными зубами.
— Да мы по капельке!
— Знаю я вас… Поставь на место, кому сказано!
Лысый щеголь подчинился, а его комический собутыльник вздохнул.
Женщина — ее следовало бы назвать толстухой, да мешала бойкость, с какой она двигалась, — оправила чепец и взялась за нож. Четвертушки курицы под ее пальцами и лезвием ножа живо теряли первозданный вид, превращаясь в одинаковые кусочки мяса без костей. Взлетев в воздух, они отправлялись мариноваться в кастрюлю с «толкушкой»: смесью куркумы, семян кинзы и сушеных корней турмерика с солью, сахаром и измельченным арахисом.
Рядом ждали своего часа деревянные шпажки.
Опытная хозяйка, женщина приготовила заранее даже веничек из лимонной травы — сбрызгивать курицу маслом, когда она зашипит на углях в мангале.
— Чш-ш, Дамби! Чш-ш, маленький!
Реплика адресовалась домашнему тапиру, совсем еще детенышу — тапир щипал траву, привязанный к декоративному плетню. Старшие родичи Дамби после вечерней дойки мирно отдыхали в хлеву, а этот, видимо, любимец хозяйки, никак не желал угомониться. Вытягивал короткий хобот, фыркал, топал, подвижностью напоминая диких сородичей, ведущих преимущественно сумеречный и ночной образ жизни.
![Ойкумена [трилогия]](/storage/book-covers/d9/d9a2acf28121e8e9320ab84b2dc3f4a4a221b1f1.jpg)
