(Черновой набросок)
Сцена представляет уголок долины в Фиваиде. Направо пещера. Перед пещерой большое распятие. Налево песчаные дюны. Небо синее, как внутренность чаши из ляпис-лазури. Песок на дюнах красный.
Там и сям на холмах виден колючий кустарник.
Первый человек. Кто это? Я боюсь ее. На ней пурпурный плащ, а волосы ее — точно золотые нити. Я думаю, она — царская дочь. Я слыхал от лодочников, что у императора есть дочь, которая ходит в плаще из багряницы.
Второй человек. У нее птичьи крылья на сандалиях, а ее туника цвета неспелой пшеницы. И сама она, когда стоит неподвижно, напоминает колос. Весною, когда движется, — тот же колос, колеблемый воздухом при полете сокола. Жемчуга на тунике ее сияют, как луны.
Первый человек. Как луны, которые видишь в воде, когда ветер дует с холмов.
Второй человек. Я думаю, что она — богиня. Я думаю, что она из Нубии.
Первый человек. Я уверен, что она царская дочь. Ногти ее окрашены соком лавзонии. Они похожи на лепестки роз. Она пришла сюда оплакивать Адониса.[1]
Второй человек. Это, несомненно, богиня. Не знаю, почему она покинула свой храм. Богиням не следовало бы покидать свои храмы. Если она заговорит с нами, не будем ей отвечать, и она пройдет мимо.
Первый человек. Не станет она говорить с нами. Это царевна.
Миррина. Не здесь ли живет он, юный и прекрасный отшельник, тот самый, что не хочет видеть женского лица?
Первый человек. Действительно, отшельник обитает здесь.
Миррина. Почему не хочет он смотреть на лицо женщины?
Второй человек. Этого мы не знаем.
Миррина. Почему же сами вы не глядите на меня?
Первый человек. Ты вся в самоцветных каменьях. Они слепят нам глаза.
Второй человек. На солнышко не гляди — ослепнешь. Ты слишком блистательна для наших взглядов. Неблагоразумно смотреть на то, что слишком блестит. Многие жрецы в храмах слепнут и не могут потом ходить без раба-поводыря.
Миррина. Где же обитает он, юный и прекрасный отшельник, который не хочет видеть женского лица? Ютится ли он в тростниках или в глиняной мазанке, или же просто спит на склоне холма или в кустах?
Первый человек. Он живет вон в той пещере.
Миррина. Какое странное место для жилья!
Первый человек. Прежде там жил центавр.[2] Когда пришел отшельник, центавр испустил пронзительный крик и с плачем и воплями ускакал дальше.
Второй человек. Нет, не центавр обитал в этой пещере, а белый единорог. Когда пришел отшельник, единорог пал на колени и поклонился ему. Многие видели его на коленях.
Первый человек. Мне доводилось говорить с людьми, которые видели это.
―――――――
Второй человек. Иные говорят, что это был дровосек, ходивший работать поденно.
―――――――
Миррина. Каким же вы-то сами поклоняетесь богам? Или, может быть, никаким? Есть люди, которые вовсе не имеют богов. Философы с длинными бородами и в темных плащах не признают богов. Они спорят между собой под портиком… смеются над ними.
Первый человек. Мы поклоняемся семи богам. Мы не можем назвать их имен. Это очень опасно. Никогда не следует называть имени бога, которому служишь. Даже жрецы, которые с утра и до ночи восхваляют богов и делят с ними их трапезу, не зовут их настоящими именами.
Миррина. Где же эти боги, которым вы служите?
Первый человек. Мы прячем их в складках наших одежд. Мы не показываем их никому. Если б мы кому-нибудь показали их, они, чего доброго, ушли бы от нас.
Миррина. Где вы нашли их?
Первый человек. Нам дал их один человек, который бальзамирует умерших. Он нашел их в могиле. Мы поклоняемся им уже семь лет.
Миррина. Мертвые страшны; я боюсь смерти.
Первый человек. Смерть не богиня. Она лишь служительница богов.
Миррина. Она единственная богиня, которая страшна мне. Многих ли богов вы видели воочию?
Первый человек. Многих. Особенно ночью. Они проходят совсем близко от нас, такой неслышной стопой. Один раз мы видели богов на рассвете. Они шли по равнине.
Миррина. Однажды, проходя по рыночной площади, я слышала, как софист из Сицилии говорил, что бог только один. Он говорил это публично.
Первый человек. Это не может быть правдой. Мы сами своими глазами видели многих богов, хотя мы и простые, незнатные. При виде их я спрятался за кустом. Они не причинили мне никакого зла.
―――――――
Миррина. Расскажите мне еще что-нибудь о юном и прекрасном отшельнике. О юном и прекрасном отшельнике, который не хочет видеть лица женщины. Какова повесть дней его? Какую жизнь он ведет?
Первый человек. Мы не понимаем тебя.
Миррина. Что он делает, юный и прекрасный отшельник? Сеет или жнет? Работает ли в саду или ловит рыбу сетями? Лен ли ткет на станке или же идет за быками, направляя деревянный плуг?
Второй человек. Он человек великой святости и потому ничего не делает. Мы же простые, скромные люди. Мы день-деньской работаем, палимые солнцем. Иной раз работать на солнце очень тягостно.
Миррина. Кто же питает его — птицы небесные? Или шакалы делят с ним свою добычу?
Первый человек. Мы каждый вечер приносим ему пищу. Мы не думаем, чтобы птицы небесные питали его.
Миррина. Зачем же вы-то кормите его? Какая вам от этого выгода?
Второй человек. Это человек большой святости. Один из богов, оскорбленный им, лишил его разума. Мы предполагаем, что он оскорбил луну.
