Получилось! У него получилось!
Ричи чувствовал себя невероятно счастливым. От охвативших его радостных эмоций ему хотелось петь, и он пел бы, если б мог. Но он не мог, потому что был Крысой, а Крысы, как известно, петь не умеют. Рот у них не так устроен, чтобы петь, даже когда ими владеют такие восхитительные чувства, какие переполняли сейчас Ричи. Крысы могут только пищать, что Ричи, впрочем, и делал, дабы хоть как-то выразить свой восторг по случаю блестяще претворенного в жизнь плана побега.
Дело в том, что Ричи был не обычной Крысой, а декоративной, с розовым хвостом и белоснежной шерсткой, пропахшей неистребимым и тошнотворным «ароматом» людских моющих средств. Жизнь его протекала не в подвале или канализации, как у любой порядочной Крысы, а в тесной проволочной клетке, стоящей на подоконнике в детской комнате ничем не выдающейся человеческой семьи. Клетка до сих пор пахла умершим от тоски холостяком-попугаем, и Ричи в приступах хандры подозревал, что его ожидает такая же участь. Людям, выпавшим быть его хозяевами, похоже, было невдомек, что их питомцам тоже необходима полноценная личная жизнь. Ричи находил это донельзя странным и оскорбительным: сами-то Люди жили парой: большой, но несколько тощий самец с вечно пахнущими краской руками, и самка, более округлая, с громким пронзительным голосом. Был у них и детеныш, для забавы которого, собственно, родители и приобрели хвостатого питомца, изъяв его из некоего теплого и приветливого мира, где он на заре своей жизни проживал в компании целого выводка своих братьев и сестер. Повзрослев, Ричи уже плохо помнил это время, в его памяти яркими радужными всполохами остались только неумолчный писк, кутерьма, да вечные схватки за право прильнуть к теплому и невыразимо вкусному материнскому соску.
С переездом для Ричи наступила темная полоса жизни. Усиленная кормежка не восполняла тесноты, скуки и невосполнимого чувства утраты общения. Даже это имя, Ричи, данное Людьми, поначалу было ненавистно крысенку. Своего крысиного имени он не знал, и в конце концов привык к человеческому. Но к клетке, давящей на психику тонкими твердыми прутьями и запахом попугая, он привыкнуть не мог. Кроме того, человеческий детеныш, существо бесконечно глупое и аморальное, имел привычку несколько раз на дню вытаскивать Ричи из клетки и «играть» с ним, хватая своими липкими, огромными, безжалостными пальцами за лапы, хвост или голову, больно почесывая живот или за ушами, или же силком запихивая питомцу в рот куски пищи. Сначала Ричи пытался сопротивляться, но громадный детеныш был неизмеримо сильнее и все равно делал, что хотел, только еще неприятнее и больнее. Пришлось, стиснув резцы, смириться. Воспринимать «ласки» и «забавы» с вялым безразличием было гораздо безопаснее.
Не приходится удивляться, что Ричи непрерывно мечтал о побеге.
Однажды ему удалось вырваться из цепких рук забавляющегося детеныша и шмыгнуть под огромный старый диван. Впереди, между плинтусом и полом, чернела спасительная щель. Охваченный нетерпением, Ричи торопливо метнулся к ней, но, увы, отверстие оказалось мало даже для такой небольшой Крысы, какой являлся несчастный пленник Людей. Ребенок, улегшись на пол, визжал и тянулся к нему крючковатыми пальцами, а Ричи, забившись в угол, судорожно искал – и не находил – возможности ускользнуть. В конце концов появились Люди-родители, которые с помощью длинной загнутой палки извлекли беглеца из-под дивана и с позором водворили его обратно в клетку.
С этого момента Ричи твердо решил, что убежит. Несколько мгновений свободы подарили крысенку такое наслаждение, что он больше не мог жить по-прежнему. Теперь Ричи позабыл о хандре – он научился мечтать. О том, как вырвется из плена этих тонких жестких прутьев, как выбежит на улицу, вдохнет воздух свободы, найдет своих собратьев и присоединится к ним, чтобы вести обычную – вольную! – крысиную жизнь. Нужно только дождаться удачного стечения обстоятельств, подходящего момента, который обязательно наступит. Рано или поздно.
Его клетка стояла на подоконнике, и он часами глядел сквозь тонкие, слегка мутноватые стекла, наблюдая за качающимися деревьями, за снующими во дворе Людьми и за их странными, передвигающимися на колесах экипажами, которые шумели так, что слышно было даже через двойные рамы. Иногда крысенок замечал пробегавших по двору Собак и Кошек, казавшихся с высоты второго этажа совсем маленькими. На самом деле они были большими, гораздо больше Ричи – он знал это, хотя и не понимал, откуда у него это знание.
Бегающих на свободе Крыс Ричи никогда не замечал, но он верил, он был убежден, что они существуют. Просто предпочитают не показываться на глаза. Скромность – это одно из очевидных достоинств крысиной натуры.
И вот день, которого он так ждал, наступил. Человеческий детеныш проводил над Ричи очередной эксперимент, держа его за задние лапы и заставляя ходить на передних, когда раздался шум открывающейся входной двери, и пронзительный голос большой самки протрубил какое-то сочетание звуков. («М о р о ж е н о е» – что бы это могло значить?) Мучитель, однако, отреагировал на это громким восхищенным воплем, вскочил на ноги, стремительно – аж дух захватило – закинул Ричи в клетку и выбежал из комнаты вон.
