Майя Немировская
Свет любви
Ему было всего двадцать, когда окружающий мир навсегда закрылся для него темной, непроницаемой завесой... ... В то далекое и страшное утро, едва очнувшись от беспамятства, Науму показалось, что за окном глубокая ночь. Он стал шарить вокруг себя, пытался приподняться, но резкая пульсирующая боль в голове отбросила его назад.
- Смотрите, очнулся - услышал рядом чей-то голос, громко звавший медсестру.
Шершавая холодная ладонь на секунду коснулась шеи.
- Лежи, лежи, не двигайся. Сейчас укол сделаю, будешь спать.
Немного затуманилось сознание. Он провалился в тяжелый кошмарный сон. Затем пробуждение и снова темень вокруг. Из памяти стали медленно выплывать короткие отрывчатые картины... Он бежит под оглушающим обстрелом, взрывами гранат И вдруг эта ослепительно- жаркая вспышка огня и света, мгновенно опалившая его лицо и отбросившая в какую-то глубокую черную бездну. И дальше он ничего помнил...
Он попытался подняться. И снова его отбросило назад. Он стал медленно ощупывать себя. Поднял руку к лицу, коснулся плотной, как гипс повязки и вдруг страшная мысль обожгла его. Он был ранен тогда в глаза... Глухой стон вырвался из груди. Он стал метаться по кровати, пытаясь освободитться от бинтов. Поднимался и снова падал на подушку в глухой, бессильной ярости. Прибежала медсестра, снова укол и снова тяжелый наркотический сон.
Наверно, наступило утро. Меряли температуру, давали лекарство. Потом его переложили на каталку, повезли по коридору в перевязочную. Медсестра осторожно снимала длинную, слипшуюся от крови повязку. Когда последний виток бинта был отодран, Наум почувствовал приток свежего воздуха на лице. Болела вся верхняя часть головы. А вокруг была все та же прежняя чернота. Он с трудом поднял руку, пытаясь дотронуться до глаз, но остановился на полпути, не решаясь.
- Держись, солдат! - услышал он прокуренный хрипловатый голос склонившегося над ним хирурга. - Это война. Ты остался живой. Ты нужен своей матери. Держись, сынок!...
Позже в палате, после очередного пробуждения то ли от сна, то ли от беспамятства, с ним опять повторился приступ безысходной истерии. И снова после одурманивающего лекарства, отступала куда-то боль и наплывало тупое безразличие.
В такие минуты, словно сквозь туман, слышались чьи-то голоса, стоны, ругань. Кто-то совсем рядом, видимо сосед по койке, рассказывал о себе. Как учительствовал в сельской школе, как перед самой войной женился. И гложут теперь сомнения, примет ли молодая жена его, инвалида незрячего Но, все равно, нужно как-то приспосабливаться, ничего ведь не изменишь. Будет учить азбуку слепых. Может, еще и в школе поработает.
Этот тихий, монотонный голос соседа, каким - то удивительным образом расслаблял, заглушал чувство отчаяния и безысходности. И мысли о нелепости такого своего существования ненадолго отступали...
Через две недели санитарный поезд увозил его в далекий Баку, в тыловой госпиталь Вместе с другими раненными ехал и Захар, сосед по койке, и дальняя трудная дорога еще больше сблизила их двоих, ставших товарищами по общей беде.
... Крупная глазная клиника, наскоро переоборудованная в военный госпиталь, приняла и разместила вновь прибывших. Несмотря на все трудностии эвакуационной жизни, здесь царили строгий распорядок и дисциплина.. Не было недостатка в необходимых медикаментах, перевязочном материале. И персонал был доброжелателен и участлив к этим обездоленным людям, потерявшим зрение в один миг. ... Вечером, после их вдвоем с Захаром размещения в большой, на двенадцать человек палате, на дежурство заступила новая медсестра. Предыдущая, передавая ей смену, задержалась ненадолго у кровати, где лежал Наум и что-то тихо сказала той на незнакомом языке.
Позже, раздав лекарства и закончив с процедурами, новая остановилась около него, осторожно поправила повязку. Она спросила откуда он родом и предложила написать письмо домой. Пришла, освободившись, поздно ночью, тихо стала у изголовья: "Не спишь"- еле слышно спросила и присела на краешек кровати - " Диктуй"..
Он стал диктовать письмо родителям, не зная живы ли они, вернулись ли из эвакуации. "Нахожусь в госпитале после тяжелого ранения. Надеюсь на встречу с вами". Она писала, переспрашивала и в голосе ее чувствовалось сострадание. Наум ощущал ее дыхание рядом, запах дезраствора и лекарства исходящие от ее халата. И теплая волна благодарности к этой незнакомой женщине охватывала его и хотелось, чтобы подольше она сидела рядом, не уходила.
Теперь он уже знал, когда бывали следующие дежурства Симы. Он чувствовал само ее появление в палате. И знал, что она всегда задержится у его кровати, как бы ни была занята. Это не ускользнуло от чуткого Захара и он не замедлил пошутить: "Смотри, еще влюбится в тебя. Хоть и незрячий ты, а видно, красивый. Бабам, наверно, нравишься. ".
А Наум нащупывал под повязкой свои глубокие впадины глаз и еще больше впадал в отчаяние. Он слушал радио в наушниках и знал, что родной город его уже освобожден. Но мысль о возвращении не радовала его. Не мог представить себя своего дальнейшего существования там. Был до войны неплохим часовым мастером. А чем сможет он заниматься теперь....
