Кого там видели одновременно в нескольких местах: Сен-Жермена? Калиостро? Антихриста из пророчества Даниила Андреева?..
Не Калиостро я, нет. И не Сен-Жермен. Но как же тогда, почему же тогда?.. Двойник объявился? Или брат-близнец, о котором мне неведомо?
Стою возле серой Мишкиной «иномарки», мимо снует городской люд, октябрьское солнце уже не то, но все-таки тщится доказать, что не все пропало, что еще повоюем… Мишка бьет ладонями по рулю, Мишка недоуменно качает головой и недоуменно смотрит на меня, как на фокусника. Мишка, вечно спешащий по своим коммерческим делам, затормозил здесь из-за меня – и теперь я стою и смотрю на него. Тоже недоуменно. Потому что Мишка уже успел сказать, что только что встретил меня кварталах в десяти отсюда, садясь в свою «иномарку» у банка. От банка Мишка гнал по прямой, не давая никому себя обойти (клиент ждал!) – и вот опять увидел меня. Я шел ему навстречу по забросанному опавшей листвой тротуару. А ведь обогнать его я никак не мог – это говорит Мишка и вновь недоуменно качает головой.
– Обознался? – неуверенно спрашиваю я.
– Как так обознался?! – вдруг взрывается Мишка. – Третий день ни глотка, даже пива. Мы же с тобой поздоровались там, возле банка. Обознался! У меня пока крыша не едет.
Я пожимаю плечами. Я понимаю, что не могу быть одновременно в разных местах. И Мишка это тоже понимает.
– Ладно. – Он срывает «иномарку» с места, унося свое недоумение.
А мое остается со мной.
И не только недоумение. И даже не столько недоумение. Со мной остается смутная тревога, она серой дымкой колышется в глубине, выдавливаясь из бездонных ущелий подсознания, и в этой серой дымке проступают едва уловимые неузнаваемые образы, которые, быть может, проявлялись уже в моих снах, да так и не проявились – и растворились при пробуждении.
Смутная тревога как-то связана с тем, что я услышал от Мишки. К добру ли появление двойника? И дело, в общем-то, не в двойнике – мало ли что могло почудиться третий день не пьющему Мишке! – а дело в том, что мои внутренние сущности, мои многочисленные, разбросанные по ущельям подсознания «я-я-я» знают что-то такое, чего еще не постиг я-внешний, отгороженный от глубин.
А если попробовать пусть не преодолеть барьер, но хотя бы отыскать щелочку, попытаться хоть что-нибудь разглядеть, хоть что-нибудь услышать?.. Уловить хотя бы намек на направление дальнейших своих действий. Поиграть с внутренними «я» в слова-образы, в словообразы, и методом «холодно-теплее-горячо» нащупать-таки подсказку…
Но где?.. Шуршат под ногами прохожих листья; волнами, повинуясь однообразной игре светофоров, накатывается автомобильно-троллейбусный гул; вразнобой хлещет музыка из разноцветных будок господ коммерсантов. А хорошо бы – тишину; пусть даже подобие тишины…
Что ж, такое желание вполне осуществимо.
* * *
Сижу за столиком в маленьком кафе. Толстое оконное стекло – как стенка аквариума, в котором утонул шумный уличный мир. В углу кто-то задумчиво, отрешенно изучает наполненный до краев стакан с водкой – то ли заряжается, то ли после вчерашнего «встает на нейтрал». Пусть себе медитирует, лишь бы не лез с разговорами.
Ну что, погрузимся, попивая кофе, в мир свободных ассоциаций? Поиграем, избудем тревогу, извеем серую дымку… Приступим, с Богом…
«Окно… Что приходит на ум в связи с окном? Рыбы. Ну, это ясно, ведь окно – это стенка аквариума. Пойдем дальше. Кофе. Хороший, крепкий кофе… Сигарета. Конечно – понятия неотделимы друг от друга, как полюса магнита. Сначала кофе, потом сигарета. Кофе – сигарета – февральская Ялта с дождем, растрепанное море… Покрытые ледяной коркой склоны… Море, теперь уже летнее, плоский остров под солнцем… Джарылгач… – медузы – чайный гриб в большой банке на кухонном столе… Девушка в красном плаще (там, за окном, в уличном мире) – аэропорт – облако, похожее сбоку (пролетаю мимо) на профиль Пушкина… «Александр Сергеич, не езжайте – вас убьют…» Еще дальше, за новыми ассоциациями. Перевернутая лодка на берегу пруда в онемевшем безветрии парка… Белый «жигуль» за окном – Мишкина «иномарка» – двойник… Двойник – зеркало – Алиса… Чеширский Кот… «Чем шире рот, тем чеширей кот…»
Пью кофе, перебираю образы, скольжу по цепочкам, а они ветвятся, разбегаются в стороны многочисленными переходами необъятного лабиринта, уходят в просторные освещенные залы и в бесформенные проходные каморки, где стены скрыты неподвижной пеленой, в подземные пещеры и к застывшим озерам с бледными лицами утопленниц у самого дна… Сдвигаются и расползаются пласты, дробятся, рассыпаются стеклышками разбитого калейдоскопа, и воссоздаются бесконечной мозаикой, витражами, местами – ярко, местами – потусклее…
Некто в углу медитирует уже над вторым стаканом. И я тоже – над чашкой кофе.
«Прокуренный тамбур… Звезда над водой… Мокрое шоссе… Переполненный зал… Костер в ночном лесу… Зеркало – двойник – зеркало… Зеркало поперек равнины… Зеркало поперек мира… Зеркало на стене прихожей, над полкой, а на полке телефон… Телефон – «Вы ошиблись номером» – ночные звонки – «Более подробно можно узнать, позвонив нам по телефону. Наш номер…» Будка телефона-автомата без стекол – (землетрясение, упавший со стола аквариум, рыбки среди осколков, разбитое зеркало на полу) – комната с треснувшими зеркалами, и в них отражаются телефонные аппараты… Снова будка телефона-автомата в начале длинного темного бульвара… Зеркало – будка – Вера… Стоп! Вера. Всё».
