Странствия по поводу смерти
Ситуация простая: Вера вызвала такси ехать в аэропорт.
Но и не очень простая: Вера должна была лететь в Петербург по случаю кончины своей тетушки.
Ситуация нехорошая, хотя и не трагическая, тетя давно с их семьей не общалась и даже не отвечала по телефону, а сразу бросала трубку, и этой тете было за восемьдесят, а ее родной сестре, маме Веры, под семьдесят (Вера была поздним ребенком, как, кстати, и ее мать).
Во всяком случае, у умершей иногородней тети эта Вера с ее мамой должны были считаться единственными родственниками, а стало быть, и наследниками.
Однако тетина квартира не отходила им по воле этой самой тети, было давно ею объявлено, что тут ловушка и хотят ее убить и ограбить – а всего-то Верина мама один раз позвонила сестре, можно ли взять из родительского чулана старый оранжевый абажур, Вера как раз ехала с экскурсией в Питер.
– Дайте воды попить, а то ночевать негде, да? И не достанется вам ничего, не дождетесь, я уже квартиру отписала внучатому племяннику Сигизмунда, добрым людям, в отличие от некоторых, а Сигизмунд жив! – ответила сестре Валяшка и бросила трубку.
Валяшка – это было ее шутливое семейное прозвище.
А вообще-то тетю Валяшку звали Валеска Викентьевна, и она гордилась своим необычным именем.
У тети Валески, как она сама считала, и только у нее, были подлинные права на родительское имущество, а не у этой младшей сестры-выскочки-москвички (имелась в виду Лаура, мама Веры), это было объявлено сестре-москве по телефону, и именно Валеска, как выяснилось впоследствии, хоронила сначала бедного папу, все перенесла – и его алкоголизм, и старческую деменцию (все под себя и уже не поднимался), а потом проводила и героически курившую до конца дней маму, последний раз в постели в больнице ночью, отчего и сгорела.
Причем Валеска ни слова не сообщила в Москву об этих ужасных вещах в своей жизни, все трагически вынесла одна.
Мама Лора узнавала о событиях по телефону от ее соседки, своей подружки по детскому саду.
Та ничего не видела, похороны-то теперь происходят не по месту жительства, а по больницам, но как-то догадывалась, Валяшка плакала в голос. И потом все выложила как на духу, пришла занять яйцо у соседки, да за чашкой чая и засиделась. Чашку уронила, разбила. Дорогую, старую.
– Я вам подарю другую, тоже старинную. У нас там есть много, – пообещала мама Лора.
Соседка, видимо, не поверила – дверь для младшей сестры у старшей всегда была закрыта.
Даже в день похорон. И надеяться на какую-то мелочь типа старой чашки не приходилось.
Конечно, Лаура звонила сестре с соболезнованиями и участливо, как несчастной сироте.
Но сама эта Валеска тут же отвечала по телефону бодро и злобно, что эта соседка бредит, все придумывает, желаемое за действительное: «Вы так и мечтаете, да? Чтобы все перемерли, я в том числе? Москва, не суйся!»
А потом вообще перестала брать трубу.
Но соседке-то она призналась, что этим облегчила себе жизнь, и наследство сохранила, и не потратилась, и не должна была выносить еще и эту сестру-москву в соплях и в истерике, и с претензиями на абажур, и ее престарелого четвертого по счету мужа, и эту их Веру пришей кобыле хвост неизвестно от кого. Нормальную ли? Можно было ожидать всякого, ведь от старика. От старика ли, ой ли? (Говорила Валяшка соседке, а та передала даже интонацию. Мир-то ведь это театр, и люди в нем актеры, тем более в рассказах о других.) Так сказать, приблудная сестренка Лорка и старалась эти дела (в кровати) каждый раз оформить в какой-никакой укороченный брак. И часто не получалося! И эта младшая сестра, Лаура как-звать-по-батюшке (говорила Валяшка), она именно что не любила свое отчество, это факт – то есть она предавала память папы, когда говорила «зовите меня просто Лора».
А сама была знаем кто, Вахтанговна, от второго, незаконного, мужа мамы, ее больного солдата в госпитале. Молодого. Однако же по паспорту эта Лорка Викентьевна была отцова, он хоть и не признал ребенка своим, но состоял в браке и по документам вынужден был числиться в графе «отец». Она оказалась, эта вторая его дочь, кто? Викентьевна и русская, но тогда откуда у ленинградки Лорки Викентьевны нос такой и глаза такие. Мама грешна была, это точно, все врачи одинаковы по месту работы.
Но у мамы, объясняла Валеска, были мечты о первой родине предков, об Италии, отсюда это небывалое имя Валеска. Все удивляются до сих пор. Говорят Валька, запинаются. Валька Викентьевна, видали? Да и Лаура появилась, младшая, из той же оперы. Никто не называет, говорят сокращенно, Лора Викентьевна. А она-то по-настоящему Вахтанговна.
«Эта моя неродная Лорка, – говорила Валяшка соседке, а та, впоследствии, пересказывала это по телефону и самой Лоре со смехом и в лицах, – эта Лорка, уже много лет пребывая в Москве и четвертый плюс еще десять раз выходя замуж, она напрасно писала сюда, что хотела бы присвоить из чулана тот, писала, помнишь, давно сломанный оранжевый абажур, шелк уже, наверно, посекся, хотя каркас можно было бы починить и заново обтянуть, если все-таки основа наверняка сохранилась. Ишь заботливая».
