Когда-то у нее была кукла – с нарисованной улыбкой, светлыми волосами и глазами того же цвета, что у нее самой. Долгое время она была ее неразлучной спутницей: подружкой за чаем, когда Элис уезжала со своим папой; исповедницей, когда Роуз подслушивала родительские тайны; той, кто всегда мог выслушать ее, когда больше никто не хотел. Куклу звали Зенобией – в честь царицы воинов пустыни, о которой рассказывал дедушка. Но однажды, когда Генри Хемлок гонялся за ней по саду, она выронила куклу и, споткнувшись, наступила ей на шею, раскрошив хрупкий фарфор. От жуткого хруста сердце чуть не встало поперек горла.
А сейчас от хруста маминой шеи, ломающейся под каблуком незнакомца, ее вырвало прямо в прижатые ко рту ладони.
Вспышка огненной энергии прокатилась по комнате, унося с собой громовой хаос обрушившегося неподалеку прохода. Роуз отбросило к стене потайного чулана. От дрожащего воздуха сотрясались кости, болели зубы.
Она умерла.
Роуз задержала дыхание, зажмурилась, слыша, как взвыл папа, пригвожденный к полу мечом незнакомца. Она знала, что ей нельзя кричать вместе с ним, нельзя тянуться к маме, как пытался он. Потайной чулан, встроенный в стену за книжным шкафом, защитит ее, как обещал дедушка, но только, если она не издаст ни звука, ни шороха. Тонкой щелочки между фанеркой и одной из полок хватало, чтобы видеть комнату целиком.
Постепенно день сменялся вечером. Внизу на столе стыл нетронутый обед – о вторжении предупредило только быстро стихшее рычание и поскуливание соседской собаки. Папа едва успел зажечь лампу и камин в кабинете, а мама – спрятать Роуз, как по лестнице загрохотали шаги. Теперь, дрожа в остатках тепла и света, мрак, заполнивший комнату, казался живым, дышащим.
– Я же предлагал по-хорошему, – на незнакомце был изящный черный плащ с серебряными пуговицами; Роуз никак не удавалось разглядеть выгравированный на них знак. Тонкий черный шарф закрывал нижнюю половину лица, но не приглушал шелковистые переливы голоса. – Зачем же было доводить до такого… Отступитесь от своих прав на нее, отдайте астролябию, и нам не будет до вас никакого дела.
Осколки стекла и листы бумаги похрустывали у него под ногами, а он все кружил вокруг мамы… Того, что от нее…
Нет. Дедушка скоро вернется со своего собрания. Он обещал уложить ее спать, а его слово – гранит. Он все исправит. Это… это просто ночной кошмар. Просто в ее глупую детскую головку понабилось много глупых фантазий о тенях, приходящих за детьми-путешественниками. Скоро все закончится, и она проснется.
– Гнусные чудовища – вот вы кто! – папа попытался голыми руками вытащить меч из плеча, оставляя на клинке кровавый след. Человек, нависший над ним, облокотился на изысканный эфес, вгоняя меч поглубже. Папа забился, молотя ногами воздух.
Мама не пошевелилась.
Острое, жгучее желание кричать разрывало Рози горло. Отвратительно пахнущий ручей крови, напитав ковер, подбирался к светлым маминым волосам.
Отец предпринял новую попытку отбиться, схватив одной рукой каменное пресс-папье, упавшее со стола в начале борьбы. С диким криком, вырвавшимся из легких, он метнул камень в закрытое маской лицо чужака. Тот играючи поймал его и в свою очередь выхватил еще один меч с тонким клинком у другого человека в маске, стоявшего на страже у двери. Недовольно буркнув, незнакомец вонзил клинок в папину руку, обездвижив и ее. Папа коротко вскрикнул от боли, но вскоре его стоны перекрыл смех, раздавшийся из-под маски.
«Смотри, – думала Роуз, подтягивая исцарапанные коленки к подбородку, – расскажешь дедушке, что здесь произошло. Молчи, не шевелись. Мужайся».
– Ты… скажи Айронвуду: он так и умрет с тем, что никогда… никогда ее не получит…
Айронвуд. Снова Айронвуд. Это имя в семье произносили свистящим шепотом, оно нависало над их жизнью, подобно тени. Дедушка сказал, здесь они будут в безопасности, но Рози могла бы догадаться, что не будут. Они никогда не были в безопасности с тех пор, как ее тети и дяди, двоюродные братья и бабушка пропали, один за другим, в разных столетиях и на разных материках.
А теперь мама… и папа…
Роуз снова закусила губу, на этот раз до крови.
Другой мужчина, подпиравший стену у двери, дернулся вперед.
– Заканчивай, а! Обыщем полы и стены, пока никто не мешает.
Только теперь, когда фигура вышла в центр комнаты, Роуз увидела, что это вовсе и не мужчина, а высокая женщина.
Мама как-то говорила, что Айронвуд собирает девушек в свою семейную коллекцию и держит их на полках, словно стеклянные фигурки, не снимая даже ради того, чтобы протереть пыль. Должно быть, эту он считал небьющейся.
Мама тоже казалась такой.
Пока… не…
Мужчина в маске залез во внутренний карман плаща и прицепил к указательному пальцу длинное серебряное жало, изогнутое, как сверкающий коготь, раздирающий воздух.
